— Видите, табаку купил. -
И он даже протянул пилотку девушке.
Красноармеец показался Кирсти знакомым. Где она раньше видела его? В Тарту? В «Видевике»? 1 В университете? В истребительном батальоне? В лазарете?
— Через час-два должен подойти следующий эшелон нашей дивизии. Догоните с ним.
«У нее действительно меццо-сопрано»,— подумал Кальм.
— Так я и собирался сделать. Гонялся за махоркой, а эшелон из-под носа ушел.
— Пересыпьте табак в карман,— посоветовала Кирсти.
1 «Видевик» — так называли в Тарту вечернюю гимназию. Буквально — «Сумерки».
Кальм покраснел. Он казался себе крайне смешным. Начал пересыпать махорку в карман. Коричневато-желтые крошки сыпались между пальцами на перрон.
— Позвольте, я помогу.
Кирсти взяла у Кальма пилотку и держала ее перед ним. Но Кальм настолько смешался, что все же просыпал часть махорки на землю.
Потом они закурили. Девушка взяла предложенный ей кусочек газеты с рваными краями и протянула его Кальму, чтобы тот насыпал махорки.
— Скоро нас начнут снабжать, как фронтовиков. С табаком должно бы стать лучше,— сказала Кирсти. У нее возникло что-то вроде симпатии к солдату, который так нервничал из-за того, что отстал от эшелона. Она протянула солдату руку и просто сказала: — Будем знакомы. Меня зовут Кирсти Сарапик.
Кальм едва не выпалил, что знает ее, что все их отделение говорит о ней, что она мечта Вийеса, а Тяэгер боится нечаянно сделать ей больно, но он сдержался и сказал только:
— Энн Кальм.
И подумал при этом, как хорошо, что Березка не помнит того глупого случая у мусорной ямы.
— Я тоже ожидаю следующего эшелона,— объяснила Кирсти.
— И я думаю подождать своих. Это надежнее, чем догонять чужим поездом,— рассуждал Кальм.— Поди знай, где он остановится.
— С эшелоном своей дивизии, конечно, надежнее.
Так они стояли и беседовали. Порой Кальму казалось, что он говорит не с чужим человеком, а с бойцом из своей роты. Не с младшим лейтенантом — они обычно самые надоедливые из командиров,— а с таким же, как ты, человеком, который понимает тебя с полуслова. Так он говорит с Тяэгером, Вийесом, Тислером — людьми, с которыми он изо дня в день делит место на нарах, табак и хлеб. Кальму было приятно, что Кирсти Сарапик именно такая, а не кокетливая кривляка, потерявшая голову от внимания множества окружающих ее мужчин.
Кальм забыл о неприятностях, ожидающих его в роте. Забыл о младшем лейтенанте Симуле, который только и ожидает случая, чтобы прицепиться к нему Забыл о столкновении с Тяэгером.
— Я вас знаю уже давно,— сказал он по-мальчишески откровенно.— Когда вы еще были в санитарной роте нашего полка. Про себя я называю вас Березкой. Вся наша рота знает вас. Вийес — это парень из нашего отделения — не успокоился, пока не узнал ваше имя.
Кирсти испытующе посмотрела на Кальма. Она часто выслушивала комплименты, которые мужчины щедро рассыпали ей и другим женщинам части. Не раз они оскорбляли ее — когда за комплиментами она замечала откровенную попытку сближения.
— Березкой я вас назвал потому, что видел вас в березовой роще. Весной. На березах были сережки.
— Мы только что познакомились. Не нужно сразу же говорить мне о весне и о березках. И о том, что вы меня давно знаете,— с непонятной суровостью сказала Кирсти Кальму.
— Извините,— пробормотал Кальм,— я не хотел вас обидеть...
Им снова овладело упрямство. Вопрос Кирсти, доволен ли он, что дивизия наконец-то начала двигаться и скоро прибудет на фронт, окончательно вернул Кальма на землю. Он невероятно глупо отстал от своего эшелона, где теперь из-за этого подняли шум. Вспомнилось столкновение с Тяэгером. Вспомнилось, что сейчас он разговаривает с человеком, работающим в штабе диви-» зии или в политотделе.
В политотделе...
Конечно, он очень-очень рад, что наконец-то они начали двигаться, и еще счастливее он станет тогда, когда они прибудут на передовую.
— Почему вы говорите так... насмешливо? — спросила Кирсти.
— Я не верю в разговоры о фронте,— с упрямой откровенностью ответил Кальм.— Это во-первых. И, во-вторых, товарищ младший лейтенант, я не ощущаю особого желания совать свой нос в бой.
В глазах Кирсти Сарапик появилось что-то ледяное.
— Если бы не форма, я бы ударила вас! — возмущение заявила она.— Так не скажет эстонец, чья родина оккупирована немцами. Так говорит изменник, который хочет, чтобы наш народ остался под пятой фашистов.
На Кальма подействовал не столько смысл этих слов, сколько внутренняя убежденность Кирсти.
— Вы можете считать меня предателем, если предатель — это тот, кто не разделяет ваших взглядов,— взволнованно сказал он и добавил по какому-то внутреннему побуждению: — Я не фашист, не бойтесь. И я хочу, чтобы Эстония была свободна. Я хочу быть честным патриотом, поверьте мне.
Через несколько лет Кирстп не раз упрекала себя» что промолчала в ответ на эти слова Кальма. Она не должна была молчать. Быть может, тогда многое сложилось бы иначе. Но тогда, на станции, название которой ей не запомнилось, она не понимала всего этого.
Она успокоилась, но прежнее взаимопонимание больше не вернулось. Выкурили еще по одной самокрутке, на этот раз из табака Кирсти и в хорошей, тонкой бумаге, по беседа перешла в обычный обмен вежливыми фразами...
В эшелоне, прибывшем на станцию, Кальм встретил лейтенанта Рейнопа. Мати очень спешил, он хлопотливо бегал от вагона к вагону, но все же нашел время и для Кальма. Пообещал даже, если будет нужно, замолвить за него словечко.
— Кстати, Энн, а сам-то ты знаешь, что тебя хотели оставить? — спросил лейтенант.
Кальм изумленно уставился на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83