Постепенно дело выяснилось — Березка чистила ботинки. Чистила она не свою, а чужую обувь. Ведь женщины носили не ботинки, а высокие сапоги. Ботинки явно принадлежали больному. Кальму казалось странным, что санитарка чистит обувь лежащих в изоляторе солдат. Вместе с тем это подтверждало, что женщина, крикнувшая ему: «Ведь вы же человек!», не только числится в санитарной роте, но и в действительности работает там»
Вийес и на этот раз заметил взгляды Кальма.
— Познакомимся? — предложил он. Кальм повернулся к нему спиной.
Под вечер он заметил, что в изолятор зашел политрук. Вышел он не один, рядом с Мяндом шла Березка.
— Видал? — вздохнул Вийес. Тяэгер удивился:
— От Мянда я этого не ожидал.
— Почему? Разве политрук не мужчина? — засмеялся Тислер.
— Апостолы во все времена всегда были самыми испорченными,— сказал Рауднаск.
— Куда это ты всегда клонишь? — спросил Агур, Рауднаск хихикнул.
— Мянд свой парень, не обращай внимания,— утешил Соловьев.
Другие, видимо, даже были довольны, что Березку провожал не кто-нибудь, а парень из их роты. Но Кальма это больно задело. Весь вечер он был мрачен. Еще больше насупился он утром, когда выяснилось, что в санроте они больше работать не будут. Но на следующий вечер он снова увидел Березку. На этот раз она ехала верхом рядом с лейтенантом Рейнопом.
Кальм знал Мати Рейнопа. Он узнал его еще в карантине, но тогда ему было безразлично, кто валяется на противоположных нарах. А Мати его будто бы не узнал. Мати утверждал, что у него хорошая память и что лица ребят из своей компании он запомнил навсегда. Но в карантине, по словам Рейнопа, у Энна было не свое лицо. Он, Рейноп, считал, что на верхних нарах буйствует сошедший с ума пожилой человек: никогда бы он не подумал, что это его бывший приятель из их отчаянной компании.
Кальм знал Мати Рейнопа давно. Мати, хотя он был всего на пять-шесть лет старше Энна, уже ходил в скаутских начальниках. Он был страшно честолюбив и всей душой мечтал, чтобы их стая и отряд стали во всех отношениях первыми. Мати умел все — быстро разбить палатку, в два счета разжечь костер, безошибочно ориентировался в лесу, завязывал различные узлы, великолепно играл в футбол и плавал, как рыба. Ребята говорили, что его отец директор гимназии, и это походило на правду, потому что Мати говорил по-английски и вообще знал очень много. Энн был в его отряде. Потом Мати поступил в военную школу и приходил их проведать. Скауты с завистью посматривали на его форму, на блестящие сапоги, на ремни, погоны, на таинственный значок на груди. Кадет Рейноп держался подтянуто, говорил резкими, короткими фразами и старался казаться настоящим военным. Потом они больше не видались. Энн вышел из скаутского возраста, а больше они нигде встретиться не могли. Но о Рейнопе у него сохранились не только хорошие воспоминания. Ребята уважали Мати за его ловкость, силу, находчивость, умелость, но другом они его не считали. Мати был самовлюбленный, эгоистичный парень, всегда думал только о себе. Это мешало Кальму считать Рейнопа своим другом. Поэтому, когда Рейноп напомнил, что они были вместе в скаутах и предложил и теперь остаться друзьями, Кальм пробурчал себе под нос что-то неопределенное.
Рейноп сказал, что слыхал нехороший отзыв Мянда о Кальме, и посоветовал не упрямиться и не нарушать дисциплину. Основой основ каждой армии, в том числе и Красной Армии, является дисциплина, и Кальм своим неподчинением лишь повредит сам себе. Фронта бояться не стоит. Энн заметил, что он вообще сомневается, пошлют ли их на фронт. Лейтенант Рейноп пожал плечами и сказал, что он не понимает полностью политики советского правительства в отношении эстонцев и других малых народов. Из того, как некоторое время относились к мобилизованным, он, мол, сделал вывод, что Кремль не очень-то доверяет народам Прибалтики. Теперь он этого уже не сказал бы. Но это несущественно. Если их и отправят на передовую, то они все же не попадут в безвыходное положение. Правда, процент убитых в этой войне выше, чем в прежних, но смерть ожидает не каждого солдата. Дураков и в церкви бьют, а умный сумеет и из ада выбраться, попасть домой раньше, чем надеялся.
Кальм спросил:
— Ты думаешь, что русские победят? Да к тому же еще и скоро?
— Красная Армия сильнее, чем можно было ожидать,— ответил лейтенант Рейноп.
— Я не верю в победу, — сказал Кальм,
— Солдату, не верящему в победу, не место в армии. Во всяком случае, в той армии, в чью победу он не верит.
Этот разговор на несколько дней дал Кальму пищу для размышлений. Конечно, он хотел бы скорее попасть домой. Ведь он было потерял надежду когда-нибудь еще увидеть Эстонию. Он вспомнил дом, в котором жил до войны. Двухэтажное деревянное здание во дворе. Длинный коридор. С обеих сторон квартиры. Впереди кухня, сзади комната. В кухне плита, стол, на котором в будни ели, за занавеской кровать родителей. Сперва родители спали в комнате у окна. Потом купили диван, два Мягких кресла и низкий круглый столик, а широкую пружинную кровать переставили на кухню. Кровать Энна отправилась на чердак. С тех пор он спал на диване. Раздвижной обеденный стол с толстыми ножками отодвинули к печке — на нем ели только по праздникам и когда приходили гости.
В сороковом году родители начали поговаривать о новой квартире. Не меньше чем две комнаты и кухня. Энн стал прилично зарабатывать. Да к тому же парень через год-другой женится, и тогда им придется жить, как селедкам в бочке.
— Молодые должны жить отдельно,— усмехался отец, но не возражал против смены квартиры.
Порой Энну Кальму казалось, что он дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83