И хотя друг не выказывал никакой радости, Тяэгер не обижался.
Чтобы остаться вместе с Энном, Тяэгеру пришлось даже скрыть свою специальность. Он был металлист, знал и токарный и фрезерный станки, справлялся с кузнечным и слесарным делом, не осрамился бы и в литейном цехе. Но когда в карантин пришел офицер из оружейной мастерской и спросил, нет ли среди них хорошего слесаря, Тяэгер промолчал. Искали бы двух мастеров — тогда уж он поторопился бы крикнуть на всю землянку, что здесь, мол, эти спецы. И это несмотря на то, что Энн раньше, наверное, и напильника-то в руках не держал. Уж он обучил бы парня! Но нужен был всего один слесарь, и Тяэгер промолчал.
В роте оказались еще несколько человек, вместе с которыми они приехали с лесоразработок. В их отделении было трое таких. Один из них — Юри Вески, страшно ругавший войну. Он еще в стройбате рассказал Тяэгеру о своей половине — Юте, хорошей жене, работящей жене, и о Сассе — владельце большой усадьбы Рабааугу, от которой ему, Вески, отрезали в сороковом году двенадцать гектаров. Вторым был маленький, с живыми глазами Арнольд Вийес, беспокойный зубоскал — его язык редко отдыхал. «Профессиональная болезнь,— объяснял Вийес.— У безупречного продавца,— раньше публика почище называла нас «комми», а в новые времена простые люди окрестили работником прилавка,— язык должен быть хорошо подвешен, иначе не пробиться». Третий, щербатый Виктор Рауднаск, умел многозначительно усмехаться. Что за человек был Рауднаск— этого Тяэгер сказать не мог. Похоже, начитанный, кажется, до мобилизации зарабатывал себе на хлеб писаниной. О себе он не говорил. Но другие часто ругали Рауднаска: он таскал у соседей все, что плохо лежало. Уже на второй день Вески крепко отдубасил его. Рауднаск стащил хлеб Вески и обменял его на махорку.
Избил его Вески безжалостно. Никто не вмешался.
— Подохнешь ты от нашего боя, если не перестав нешь воровать,— сказал ему Тяэгер.— Ты теперь солдат, пора понять.
Рауднаск поглаживал свою распухшую бровь и не сказал ни слова.
Вечером он скалил зубы как ни в чем не бывало.
На следующий день его снова заподозрили. Но на этот раз он отговорился.
— Argumentum baculinum l,— проворчал он себе под нос. Он любил латинские изречения.
Всего в отделении было одиннадцать человек. Первым в строю стоял Тяэгер. Потом — тихий, с мечтательными глазами юноша Вальтер Лийас, Рауднаск, Юри Вески. Рядом с ним было место Кальма. Слева от Каль-ма становился Юхан Тислер. Он с восторгом говорил о Сибири и вечно спорил с Артуром Мяги, командиром отделения, учителем из Крыма. Тислер тоже родился в Крыму, в прибрежной деревне Самбрук. А родная деревня Мяги была в степи, среди виноградных плантаций и пшеничных полей. Война между Тислером и
* Осязаемое доказательство (лат.),
Мяги шла в основном из-за того, чья деревня красив вее — Самбрук или Джурчи, в какой деревне дома богаче, виноград слаще, женщины красивее и лучше.
— В Самбруке,— утверждал полный и коренастый Тислер, и его голубые глаза весело сияли.— Я знаю всего одно место, с которым можно сравнить Самбрук. Это колхоз «Эстония» в Сибири. Но он вне конкуренции. Джурчи — скучная деревня.
— Не слушайте его,— убеждал командир отделения, его карие глаза упрямо и яростно поблескивали.-— Крымский берег — красивый берег, Крымские горы — высокие горы. Но в Самбруке горы низкие, а кроме низких гор, там нет ничего; виноград кислый, дома малень кие, и Юхан правильно сделал, что выбрал себе для житья другое место.
— В Джурчи нет ни моря, ни гор. Пустая земля, сухо и пыльно. Не заговаривай людям зубы.
— Наша деревня утопала в зелени, и вино там никогда не кончалось. Женщины были — на весь Крым, Парни из Самбрука таскались у наших женщин в хвосте, целыми обозами ходили свататься, да уж, известно, уходили с длинным носом.
Так они переругивались. Слушая их, даже Лийас заговорил.
— В Крыму, наверное, красиво,— сказал он про себя. — И у нас в Муствере красиво. Река, и лес, и раки, и...
Следующим за Тислером был Арнольд Вейес. Остальных троих звали: Карл Агур, Фердинанд Лоог и Василий Соловьев. Агур был веселый парень с побережья, его рассказы о жирных копченых угрях и свежезасолен-ных сигах заставляли слушателей глотать слюнки, И о вяленой камбале он умел рассказать так, что все невольно делали глотательные движения. Агур, отбывавший в начале войны воинскую повинность в Эстонском территориальном корпусе, уже испытал на себе войну в боях под Порховом, Дном и Старой Руссой Лоог каждую свободную минуту где-то пропадал, восстанавливал старые знакомства и завязывал новые — все для того, чтобы любым путем перебраться из стрелковой роты в тыловую часть. Василий Соловьев был каменщик, исходивший Эстонию вдоль и поперек. Он сделал в землянке новую печь — и топлива она потребляла меньше, а тепла давала больше.
Командиром взвода к ним назначили Симуля, теперь младшего лейтенанта. По мнению Тяэгера, это было прямо-таки несчастье. Симуль требовал, чтобы во взводе был строжайший порядок, на учениях он гонял беспощадно. А Кальм держался с вызывающим безразличием. За себя Тяэгер не боялся. Во время службы в буржуазной армии он сумел осадить фельдфебеля, который превратил жизнь многих ребят, отбывавших повинность в его роте, в собачью жизнь, сумеет он и сейчас постоять за себя. Симуль в первый же день подложил им, Кальму и Тяэгеру, свинью: вместо Кальма назначил вторым номером Лийаса. Тяэгер обратился с просьбой восстановить справедливость к политруку — тот, похоже, человек понимающий. Но ни Мянд, ни командир роты лейтенант Аава не захотели помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83