Но он умел скрывать это. Свое дело он выполнял с прежней точностью и старательностью. По службе никто и ни в чем не мог упрекнуть его. По мнению начальника штаба полка, Мати Рейноп — идеальный штабной работник, он не забывает ни одного распоряжения, ни одной докладной, у него не теряется ни одна, даже самая пустяковая бумажка, и он пишет замечательно логичные и лаконичные приказы и отчеты. Уставы и распоряжения он знал на память, как адвокат параграфы. Известно было в штабе и то, что лейтенанта, теперь уже старшего лейтенанта, недолюбливали в частях. Начальник штаба объяснял это требовательностью Рейнопа.
Да, старший лейтенант Рейноп действительно умел скрывать, что он нервничает все больше. Такие случаи, как эта перебранка из-за ночевки, когда он вспылил и не смог настоять на своем, были редки. Да вообще он и не нервничал,— это было скорее возбуждение ожидания, предчувствие предстоящих событий. Нет, это не был страх перед передовой. Конечно, трудно предста-^ вить в деталях, как он будет себя чувствовать, например, под огнем шестиствольных немецких минометов, но Рейноп надеялся, что сохранит хладнокровие. Хладно-кровие, спокойствие, умение владеть собой — это главное. Он должен преодолеть все, только тогда он может победить, сделать то, к чему готовился много месяцев. Иначе его кости зароют в какой-нибудь общей могиле, То, что он задумал, не просто сделать. Старший лейтенант непрерывно внушал себе, что он не должен бояться трудностей и опасности. Может помешать начальник штаба, эта бывшая штабная крыса десятого полка, бумажная моль. Начштаба может связать его, Рейнопа, по рукам и ногам. Рейноп не собирался пережидать бой где-нибудь в блиндаже или в убежище. Он должен попасть на передовую. И он сумеет подстроить так, что его пошлют в части с оперативным заданием. Если начальник штаба — каким чудом этот лейтенант, ставший теперь майором, превратился в коммуниста? — своими глупыми распоряжениями будет мешать его намерениям, он найдет помощь у командира полка. Полковник любит, когда штабные офицеры находятся в подразделениях.
Усиливающийся орудийный гул волновал Мати Рейнопа. Он не знал всех подробностей, но предполагал, что под Великими Луками идет сражение, которое окажет значительное влияние на весь ход войны. Завтра они выйдут на подступы к городу. Рейноп радовался, что их дивизию посылают не против окруженного немецкого гарнизона, а на открытый фронт. Немецкое военное руководство, несомненно, бросит сюда дополнительные силы, чтобы перекрыть прорыв Красной Армии и освободить свои войска из кольца окружения. Там, где-то между Великими Луками и Новосокольниками, состоится бой, которого ждет старший лейтенант.
— Политрук сегодня чудной,— заметил Тяэгер Рюнку.
— Знает, что нас ожидает,— сказал Вийес.
— Ты, трус, придержи язык! — хрипло прошептал Рюнк.
Ожидали молча.
Немного погодя Тяэгер начал снова. Он шептал так тихо, что его слышал только Рюнк:
— Не терплю ползать по снегу и замерзать в окопах. Человек не должен, как скотина, рыться в земле. Мне претит все, что я должен теперь делать. Разве это человеческая жизнь? Разве для этого мы существуем Нет. И все же я делаю это. Почему? Потому, что я не могу иначе. Я был бы в своих глазах последним подонком, если бы сейчас грел свою задницу в углу. Ты как-то спросил у меня, ненавижу ли я фашистов. Я их страшно ненавижу, Отто. За мучения и трудности, которые приносит мне каждый новый день. Я бы своимл руками задавил Гитлера. Ей-богу. Как подумаю, что в то время, как мы здесь барахтаемся во льду и снегу, фрицы форсят на улицах Таллина, у меня дыхание спирает. Тогда у меня такая злость, что...
На этот раз Рюнк не приказал ему замолчать.
Рассветало. Сейчас выяснится, заметили их или нет.
Тяэгер по-прежнему ощущал потребность говорить. Он подвинулся еще ближе к Рюнку и зашептал ему на ухо:
— Помыться хочется. По-настоящему. Грешное тело мечтает о горячем полке и мягком березовом венике.
— А здесь разве пару мало! — проворчал Рюнк.
И как бы в подтверждение его слов над их головами просвистела пулеметная очередь.
У Вийеса едва не остановилось сердце.
— А у тебя бока не чешутся? — спросил Тяэгер. Второй очереди не последовало.
— От меня скоро понесет, как от фрица.
— Помолчал бы ты.
Мати Рейноп не мог простить себе двух вещей. Во первых, своего поведения в начале 1941 года. Еще в мае колонель 1 Маймель вызвал его в Пярнуский уезд, на-
Колоне ль — полковник в эстонской буржуазной армии.
мекнул на предстоящие большие события и посоветовал понемногу переходить от пассивного ожидания к делу. Он — ох и дубина же он тогда был! — неправильно оценил соотношение сил. Он не надеялся, что Германия так быстро начнет войну против Советского Союза, и не хотел, чтобы люди из НКВД схватили его где-нибудь в болотах под Пярну. Не верил он и тому, что Эстония будет оккупирована так скоро после начала войны. Во-вторых,— это, по мнению Рейнопа, было совсем нелепо,— он позволил прямо-таки загипнотизировать себя и, как наивный юноша, послушно направился на мобилизационный пункт. Он сделал ошибку, тяжелый, ужасный промах. Теперь он или исправит его, или подохнет. Он должен реабилитировать себя в глазах друзей и общества, в глазах настоящих эстонцев. Колонель Маймель считает его предателем, отец, наверное, поседел из-за него. Но он, Мати Рейноп, еще покажет, что он истинный патриот. Весь эстонский народ заговорит о нем.
Мати Рейноп не питал иллюзий. И по ту сторону линии фронта его ожидают не медовые пряники Сангпуу, о которых любила болтать Кирсти в минуты растроганности, а такой же фронтовой хлеб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83