!
Второе «я». Нет, я все-таки человек.
Первое «я». Ничего не изменилось. Все по-прежнему. Ты не смеешь иметь своего мнения. Ты должен думать так, как думают политруки. Разве человек может думать так, как ему приказывают! Если он это делает, он не человек.
Второе «я». На мне теперь красноармейская форма.
Первое «я». Это ничего не меняет.
Второе «я». Сформированы две эстонские дивизии.
Первое «я». Неужели ты так стремишься умереть? Да и не может быть, что таким, как ты, доверят винтовку.
Второе «я». Для чего же нас собрали?
Первое «я». Ты снова начинаешь идеализировать. Неужели ты действительно все забыл? Дурак! Агур был на фронте, и его загнали в трудармию. Вот факты.
Второе «я», Немцы не взяли Москвы. Их побили под Москвой,
Первое «я». Русских спасли морозы.
Второе «я». Но все же что-то стало по-другому. Совсем по-другому.
Первое «я». Сейчас весна. Ты молод. Ты увидал красивую мордашку. Вот и все, что изменилось.
Второе «я». Она сказала, что я человек.
Первое «я». Одни слова.
Второе «я». У нее были испуганные глаза. Что она обо мне подумала!..
Первое «я». Ты — мальчишка.
Второе «я». Лучше бы она меня не видела.
Первое «я». Плюнь на это. Плюй на все, что происходит вокруг. Не позволяй снова провести себя.
Второе «я». Черт меня погнал поднимать эту кость.
Первое «я». Дурень!
Наконец Энн Кальм уснул.
4
Юри Вески развешивал хлеб. За его действиями следило десять пар глаз. Чаша с гирями медленно опусти-» лась. Вески осторожно разрезал на две части ломтик хлеба и добавил кусочек к порции на весах. Теперь чаши уравновесились.
Весы смастерил Вески еще в трудармии и привез с собой в лагерь. Это был странный прибор. Четырехугольные фанерные пластинки, служившие чашками весов, подвешены на концы березового коромысла. В середине коромысла просверлена дырка, и сквозь нее протянута проволочная петелька. За эту петельку весы подвешены к нижней доске верхних нар. И чашки и рычаг тщательно отделаны, шнурки ровные, с аккуратными узлами. Вместо гирь тщательно выверенные куски железа.
Весы были точные. И о весовщике (весовщиком обычно бывал сам Вески) никто не мог сказать плохого слова. Порции хлеба всегда оказывались одинаковые. Многие проверяли, но Вески никогда не ошибался.
Вески смерил взглядом последнюю буханку, отрезал от нее кусок размером с дневной солдатский паек и положил на весы. ЧаШи весов немного покачались и уравновесились.
— Вот это глазомер! — удивился Тислер.
— Хороший в тебе купец пропал,— заметил Вийес. Тяэгер выклянчивал у Лоога папиросную бумагу,
наконец выклянчил и похвалил:
— Хорошая бумага. Тонкая. Где достал?
.— Один парень из второй роты меняет на табак. Клозетная бумага. В свое время у Понтера г куплена. Кальм спросил:
— Кто знает, что сегодня на завтрак?
Рауднаск, внимательно следивший за Вески, протянул:
— Пшено, треска и компания, как всегда. И захихикал.
Вески, положив на весы последнюю порцию, заметил:
— Теперь ничего, вот в трудармии голод одолевал.
— А мне не хватает, — признался Вийес.
— Смотри-ка, такой сморчок, а ему не хватает! — удивился Тяэгер.
— А что же я должен делать?
Вески сплюнул. В последней порции не было восьмисот граммов. Он надавил пальцем на чашку весов и сказал:
— Граммов тридцать — сорок. И опять не в нашу пользу.— И начал отрезать кусочки от развешенных порций.
— Интендантские штучки! — проворчал Тислер.
-— Вот поварам житуха! — мечтательно вздохнул Лоог.— Им и вообще хозяйственникам. Каждый день брюхо набито, как на свадьбе.
— Тридцать — сорок граммов с восьми килограммов — это ерунда,— со знанием дела заявил Вийес— При продаже en detail2 потерн неизбежны.
— Что еще за «ан детай» и потери! Чепуха. Полагается восемьсот — и должно быть восемьсот, и точка.
Лийас стыдливо пожаловался:
— А у меня все еще расстройство. Вийес заметил Тяэгеру:
— Вчера мы получили на пятьдесят граммов больше.
1 Г ю н т е р — владелец известного магазина в Таллине.
2 В розницу (фр).
— А позавчера? А третьего дня? И поверь — завтра будет та же история. Почему политрук этого не видит?
Вески поправил:
— Позавчера было меньше, а третьего дня — как раз.
Наконец хлеб разделен. Порции получились одинаковые, они лежали на шинели Агура.
— Чья очередь выкликать? — спросил Тислер, Мяги помнил:
— Соловьева и Агура.
Соловьев повернулся спиной. Агур указал рукой нах одну из порций и спросил:
— Кому?
— Лоогу.
Агур прикоснулся пальцем к следующей порции,
— Кому?
— Мяги,
К ним подошел старшина роты Рюнк. Некоторое время он следил за процедурой дележа хлеба, потом насмешливо бросил:
— Большие дети!
Соловьев повернулся и удивленно посмотрел на старшину.
Раудыаск многозначительно спросил:
— Разве это запрещено?
Рюнк взял две порции хлеба и положил их на весы, которые Вески еще не успел убрать. Порции были одного веса.
— Чего ж тут комукать? Тяэгер согласился со старшиной:
— Ей-богу, верно. Чего мы время теряем? Рауднаск неожиданно вспылил.
— Отвернись, Соловьев. Продолжаем. Устав этого не запрещает,— сказал он резко.— Агур, что ты ждешь?
— На фронте мы не комукали,— сказал Агур. Кальм вставил:
— В лесу научились.
Тислер примирительно улыбнулся:
— Везде так делают. Рауднаск сердито протянул:
— Жизнь научила граммы взвешивать.
— У тебя ведь у самого ноги опухли,— сказал Тяэгер Рюнку.
Рюнк посмотрел на людей:
— Это волк готов вырвать кусок из зубов собрата. А мы-то не звери.
Рауднаск разъярился еще сильнее:
— Чего вы мешаете? Не суйте свой нос куда не надо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83