Ницше отпугнула бы жестокость Ларсена.
Помните, Лондон заставил его умереть от опухоли мозга - возможно, он хотел
внушить читателям мысль, что сверхчеловек Волк Ларсен изначально обречен.
Но Лондон явно переоценил способности литературных критиков - они просто
не заметили эту деталь. Кроме того, он показал человека - пусть,
сверхчеловека - сущностью которого являлось животное начало. Он - часть
Природы и, несмотря на свой ум, не может избежать воздействия своих
страстей. Он - животное, зверь, а потому и подвержен такой болезни, как
опухоль мозга. "Так рушится могущество".
- Однако, - продолжал Фригейт, - в Ларсене было и то, что ценил сам
автор. Лондон жил в жестоком мире и считал, что выжить в нем можно лишь с
помощью сверхжестокости. Но он был и провидцем. Изыскивая возможности для
людей вырваться из пропасти инферно, он видел выход в социализме и
надеялся, что в нем человечество обретет избавление от страданий. В то же
время, Лондон - крайний индивидуалист, и эта его особенность всегда
вступала в противоречие с идейными убеждениями. В конце концов, он утратил
веру в социализм - за что был осужден собственной дочерью в ее книге
воспоминаний [Джоан Лондон "Джек Лондон и его время", 1968 г., на русский
не переводилась].
- Этого я не знал, - задумчиво произнес Фарингтон. По-видимому, она
написала ее после моей смерти. А что еще вы знаете о ней?
Кажется, клюнуло, подумал Фригейт, судорожно вспоминая все, что знал
о судьбе Джоан.
- Она являлась активным членом социалистической партии и умерла,
по-моему, в 1971 году. Ее книга об отце написана весьма откровенно... она
даже не скрывает, что отец ревновал ее мать к молодым женщинам. Что же
касается самого Лондона, то я думаю, ему хотелось стать Волком Ларсеном,
чтобы избавиться от сопереживания скорбям людским. Ему представлялось, что
человек, свободный от сострадания, неуязвим. Но сам он всю жизнь нес в
себе это чувство, хотя готов был им пожертвовать, пусть даже ценой
умерщвления души. Как и прочих людей, писателей тоже раздирают
противоречия; и величайшие из них - всегда загадка для критиков. "Когда
небес разверзнется покров и разольются воды широко, лишь человек
единственной загадкой станет".
- Это мне нравится! - воскликнул Фарингтон. - Кто это написал?
- Каммингс. А вот моя любимая строчка: "Послушай! Вселенной двери
распахнулись в ад... Войдем же!"
Питеру показалось, что он выразился слишком туманно, но, похоже,
Фарингтон хорошо его понял.
Если он окажется на судне, то подобные темы могут вызвать раздражение
капитана. Сведения Фарингтона об учении Ницше получены, в основном, из
бесед с одним из его друзей - Страун-Гамильтоном. Он пытался читать Ницше,
но внимание писателя задерживалось на поэтических образах, смысла же
философии он так и не постиг. Как Гитлер, он выхватывал из учения
немецкого философа лишь то, что ему импонировало, и отбрасывал остальное.
Правда, Фарингтон - не чета Гитлеру...
- Ну, что еще рассказать вам о Лондоне? - продолжал Фригейт. -
Пожалуй, лучше всех написал о нем Льюис Петтон: "Его можно критиковать, но
обойтись без него нельзя".
Это очень понравилось Фарингтону, однако он пожелал сменить тему.
- Закончим с Лондоном... в другой раз мы еще потолкуем о нем, - он
приложился к своей кружке, потом пристально взглянул на Фригейта. -
Послушайте! Ваши идеи о сверхчеловеке весьма похожи на то, что проповедует
Церковь Второго Шанса. Звучат они, правда, получше, чем у одного из наших
матросов. Да вы его знаете - маленький араб... точнее, - испанский мавр
двенадцатого века. Но он не относится к миссионерам Церкви.
Фарингтон указал на человека, уже знакомого Фригейту. Тот сидел в
кружке руританцев, прихлебывая вино и покуривая сигарету. Его рассказы,
видимо, забавляли окружающих - они от души смеялись. Невысокого роста, но
сильный и гибкий, этот человек напоминал юного Джимми Дюранта.
- Нур-эд-дин-эль-Музафир, - назвал его капитан. - Для краткости -
Нур.
- Это значит - Странник Светоча Веры, - перевел с арабского Фригейт.
- Вы знаете арабский? Я вот никогда не сумел выучить ни одного
языка... разве только эсперанто.
- Я просто нахватался слов из "Арабских сказок" Бартона, - Фригейт
помолчал. - Так что же будет со мной? Вы меня не берете?
- И да, и нет, - Фарингтон расхохотался, взглянув на растерянное лицо
Питера, и хлопнул его по плечу. - Умеете держать язык за зубами?
- Как траппистский монах.
- Тогда вот что я вам скажу, Пит. Мы с Томом хотим здесь избавиться
от Канака. - Он указал на громадного полинезийца, облаченного в белые
одежды, с огромным красным цветком в черных курчавых волосах. - В свое
время он был лучшим гарпунером на китобойном судне. Но мне нужны
образованные люди, а он, конечно, книги в руках не держал. Возможно, мое
требование попахивает снобизмом, но что поделаешь? Так вот, вас примут на
судно... во всяком случае, таково мое решение. Нет, подождите ликовать!
Мне еще нужно поговорить с Томом. Минутку, я сейчас вернусь.
Он нырнул в толпу танцующих, схватил Райдера за руку и, не обращая
внимания на сопротивление, потащил в сторону. Фригейт мог только гадать,
что ждет его впереди. У этих двоих была какая-то важная причина
путешествовать под чужими именами. Опасаясь разоблачения, они могут
исчезнуть, оставив его здесь, но могут и взять с собой, если убедятся, что
он не из болтливых. Сейчас, вероятно, Фарингтон наверняка желает выяснить,
почему человек, так хорошо знакомый с произведениями Лондона, не узнал его
самого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148