"Если кто-нибудь и может пролить на это свет, то только Лэньон", -
решил он.
Важный дворецкий почтительно поздоровался с мистером Аттерсоном и без
промедления провел его в столовую, где доктор Лэньон в одиночестве допи-
вал послеобеденное вино. Это был добродушный краснолицый щеголеватый
здоровяк с гривой рано поседевших волос, шумный и самоуверенный. При ви-
де мистера Аттерсона он вскочил с места и поспешил к нему навстречу,
сердечно протягивая ему обе руки. В этом жесте, как и во всей манере
доктора, была некоторая доля театральности, однако приветливость его бы-
ла неподдельна и порождало ее искреннее чувство: доктор Лэньон и мистер
Аттерсон были старыми друзьями, однокашниками по школе и университету,
они питали глубокое взаимное уважение и к тому же (что далеко не всегда
сопутствует подобному уважению у людей, также уважающих и самих себя)
очень любили общество друг друга.
Несколько минут они беседовали о том о сем, а затем нотариус перевел
разговор на предмет, столь его тревоживший.
- Пожалуй, Лэньон, - сказал он, - мы с вами самые старые друзья Генри
Джекила?
- Жаль, что не самые молодые! - рассмеялся доктор Лэньон. - Но, на-
верное, так оно и есть. Почему вы об этом упомянули? Я с ним теперь ред-
ко вижусь.
- Неужели? А я думал, что вас сближают общие интересы.
- Так оно и было, - ответил доктор. - Но вот уже десять с лишним лет,
как Генри Джекил занялся нелепыми фантазиями. Он сбился с пути - я гово-
рю о путях разума, - и, хотя я, разумеется, продолжаю интересоваться им,
вот уже несколько лет я вижусь с ним чертовски редко. Подобный ненаучный
вздор заставил бы даже Дамона отвернуться от Финтия, - заключил доктор,
внезапно побагровев.
Эта вспышка несколько развеяла тревогу мистера Аттерсона. "Они поссо-
рились из-за каких-то научных теорий, - подумал он, и, так как науки его
нисколько не интересовали (если только речь не шла о теориях передачи
права собственности), он даже с облегчением добавил про себя: - Ну, это
пустяки!"
Выждав несколько секунд, чтобы доктор успел успокоиться, мистер Ат-
терсон наконец задал вопрос, ради которого и пришел сюда:
- А вам знаком его протеже... некий Хайд?
- Хайд? - повторил Лэньон. - Нет. В первый раз слышу. Очевидно, он
появился уже после меня.
Это были единственные сведения, полученные нотариусом, и он мог
сколько душе угодно размышлять над ними, ворочаясь на огромной темной
кровати, пока поздняя ночь не превратилась в раннее утро. Это бдение не
успокоило его лихорадочно работавшие мысли, которые блуждали по темному
лабиринту неразрешимых вопросов.
Часы на, церкви, расположенной в таком удобном соседстве с домом мис-
тера Аттерсона, пробили шесть, а он все еще ломал голову над этой загад-
кой; вначале она представляла для него только интеллектуальный интерес,
но теперь было уже затронуто, а вернее, порабощено, и его воображение.
Он беспокойно ворочался на постели в тяжкой тьме своей плотно занавешен-
ной спальни, а в его сознании, точно свиток с огненными картинами, раз-
вертывалась история, услышанная от мистера Энфилда. Он видел перед собой
огромное поле фонарей ночного города, затем появлялась фигура торопливо
шагающего мужчины, затем - бегущая от врача девочка, они сталкивались.
Джаггернаут в человеческом облике наступал на ребенка и спокойно шел
дальше, не обращая внимания на стоны бедняжки. Потом перед его умствен-
ным взором возникала спальня в богатом доме, где в постели лежал его
друг доктор Джекил, грезил во сне и улыбался, но тут дверь спальни отво-
рялась, занавески кровати откидывались, спящий просыпался, услышав ок-
лик, и у его изголовья вырастала фигура, облеченная таинственной
властью, - даже в этот глухой час он вынужден был вставать и исполнять
ее веления. Эта фигура в двух своих ипостасях преследовала нотариуса всю
ночь напролет; если он ненадолго забывался сном, то лишь для того, чтобы
вновь ее увидеть: она еще более беззвучно кралась по затихшим домам или
еще быстрее, еще стремительнее - с головокружительной быстротой -
мелькала в еще более запутанных лабиринтах освещенных фонарями улиц, на
каждом углу топтала девочку и ускользала прочь, не слушая ее стонов. И
по-прежнему у этой фигуры не было лица, по которому он мог бы ее опоз-
нать, - даже в его снах у нее либо вовсе не было лица, либо оно расплы-
валось и таяло перед его глазами прежде, чем он успевал рассмотреть хоть
одну черту; в конце концов в душе нотариуса родилось и окрепло необыкно-
венно сильное, почти непреодолимое желание увидеть лицо настоящего мис-
тера Хайда. Мистер Аттерсон не сомневался, что стоит ему только взгля-
нуть на это лицо - и тайна рассеется, утратит свою загадочность, как
обычно утрачивают загадочность таинственные предметы, если их хорошенько
рассмотреть. Быть может, он найдет объяснение странной привязанности
своего друга к этому Хайду или зависимости от него (называйте это как
хотите), а быть может, поймет и причину столь необычного условия, огово-
ренного в завещании. Да и в любом случае на это лицо стоит посмотреть -
на лицо человека, не знающего милосердия, на лицо, которое с первого
мгновения возбудило в сердце флегматичного Энфилда глубокую и непреходя-
щую ненависть.
С этих пор мистер Аттерсон начал вести наблюдение за дверью в торго-
вой улочке. Утром, до начала занятий в конторе, днем, когда дел было
много, а времени - мало, вечером под туманным ликом городской луны, при
свете солнца и при свете фонарей, в часы безмолвия и в часы шумной суеты
нотариус являлся на выбранный им пост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112