Олалла покачала головой.
- Вы должны уехать сегодня, - повторила она, потом махнула рукой и
изменившимся, охрипшим голосом прибавила:
- Нет, не сегодня, завтра?
Видя, что решимость ее поколебалась, я снова обрел надежду. Я протя-
нул к ней руки и позвал: "Олалла!" Она метнулась ко мне и крепко прижа-
лась к моей груди. Горы заходили вокруг нас, земля под ногами закача-
лась: точно сильный удар обрушился на меня, и я на мгновение ослеп и ог-
лох. Но Олалла тут же оттолкнула меня, резко вырвалась и замелькала меж-
ду деревьями, как быстроногая лань.
Я стоял на холме и кричал во весь голос, рассказывая горам о своей
любви. Потом я пошел домой. Нет, не пошел - полетел. Олалла оттолкнула
меня, пусть. Но стоило мне позвать ее, она кинулась ко мне в объятия,
все остальное - девичьи причуды, которые свойственны даже ей, так непо-
хожей на всех других женщин. Уехать отсюда? О нет, моя Олалла, я не уе-
ду! Совсем близко от меня запела птица - в это время года птицы поют
редко, и я подумал, что это - доброе предзнаменование. И снова вся при-
рода - тяжелые незыблемые горы, легчайший листок, крохотная, быстрая в
полете мушка, тенистые рощи, - все опять поплыло передо мной, все приня-
ло новое обличье, полное жизни и ликующей радости. Солнце ударило по
склонам гор, как молот по наковальне, и горы заколебались; земля, обли-
тая мощным потоком света, откликнулась пьянящими ароматами, леса заалели
огнем. Я ощутил, как животворящие токи заходили в земле, наполняя ее
экстазом. Что-то первозданное, дикое, необузданное и неистовое было в
моей любви, вот он, ключ к тайнам природы! Камни под ногами, и те ожили
и стали моими единомышленниками. Олалла! Ее прикосновение пробудило во
мне то древнее чувство общности с землей, то ликующее настроение, кото-
рое человек утратил среди своих цивилизованных собратьев. Любовь пылала
во мне, как гнев, нежность яростно клокотала, я ненавидел, обожал, жа-
лел, боготворил ее. Мне казалось, что она связывает меня и с миром ушед-
ших и с чистым и милосердным богом: Олалла была для меня сразу и святой
и диким животным; воплощением невинности и скрытых, неукротимых сил зем-
ли.
Голова моя кружилась, когда я вступил во дворик замка, но вид сеньоры
тут же отрезвил меня. Она была вся лень и довольство; щурилась от яркого
солнца, наслаждаясь бездельем; ее безмятежная отрешенность подействовала
на меня, и я застыдился своего восторга. Я остановился на секунду и,
стараясь подавить в голосе дрожь, сказал ей как можно сдержаннее два-три
слова. Она посмотрела на меня со своим безграничным добродушием; ее
приглушенный голос шел из царства покоя, царства снов, и первый раз за
все время я вдруг почувствовал что-то похожее на уважение к этому невин-
ному, неизменно счастливому существу и подивился на себя, что оказался
способным на такое сильное возмущение духа.
На моем столе лежал листок той самой желтой бумаги, какую я видел в
комнате, выходящей на север; на ней было что-то написано карандашом ру-
кой Олаллы; я взял листок, и сердце у меня тревожно забилось. Олалла пи-
сала: "Если у вас есть хоть капля жалости к Олалле, если сердце ваше
способно сострадать несчастью другого, уезжайте отсюда сегодня же, зак-
линаю вас богом, честью, вашим добрым сердцем, уезжайте". Я смотрел на
записку в полном отупении, мало-помалу жизнь стала представать предо
мной, как она есть, - горькая и безрадостная; солнечный свет померк над
голыми вершинами, и меня затрясло от предчувствия надвигающейся беды.
Вдруг разверзшаяся пустота причинила почти физическую боль. На карту бы-
ли поставлены не просто счастье, любовь, - дело шло о самой жизни. Я не
могу потерять ее. Я повторял и повторял эти слова, потом, как во сне,
подошел к окну, толкнул раму и сильно поранил руку о стекло. Кровь так и
брызнула из запястья. Самообладание тотчас вернулось ко мне, и я зажал
большим пальцем пульсирующую струйку и стал думать, что делать. В моей
полупустой комнате не было ничего, чем можно было остановить кровь. К
тому же один я бы не справился. Олалла поможет мне, с надеждой подумал
я, вышел из комнаты и бросился вниз, все еще зажимая пальцами ранку.
Ни Олаллы, ни Фелипа не было видно, и я пошел к нише; сеньора дремала
возле самого очага, ибо никакая жара, по-видимому, не была для нее слиш-
ком сильной.
- Простите меня, - начал я, обращаясь к сеньоре, - за то, что я бес-
покою вас. Мне нужна ваша помощь.
Она взглянула на меня сонно и спросила, в чем дело; в тот же миг ды-
хание ее прервалось, она стала точно принюхиваться к чему-то, раздувая
ноздри, вдруг очнулась ото сна и вполне ожила.
- Я порезался, - сказал я, - и, боюсь, довольно сильно. Посмотрите! -
И я протянул к ней обе руки, по которым текла, капая на пол, кровь.
Ее огромные глаза стали еще больше, а зрачки совсем обратились в точ-
ки, безразличие спало с лица, оно стало выразительным, хотя и загадоч-
ным. - Меня немного удивило такое превращение; но не успел я ничего ска-
зать, как она быстро поднялась с ложа, подошла ко мне и схватила мою ру-
ку. В тот же миг рука была у нее во рту и она прокусила ее до кости.
Острая боль, фонтан крови, ужасное сознание происходящего потрясли меня,
и я с силой оттолкнул ее; но она снова бросилась на меня, как львица,
издавая нечеловеческие вопли; я сразу узнал их: я слышал их в ночь, ког-
да с гор налетел ветер. Сила безумных известна, я же с каждой минутой
слабел от потери крови; голова моя кружилась от этого внезапного и гнус-
ного нападения, и мне уже некуда было отступать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112