- Пью за то, чтобы вам улыбнулась Судьба, - сказал он, торжественно
чокнувшись с Вийоном.
- И за то, чтобы мы лучше узнали друг друга, - осмелев, сказал поэт.
Любезность старого вельможи повергла бы в трепет обычного простолюди-
на, но Вийон повидал всякие виды. Не раз ему случалось развлекать
сильных мира сего и убеждаться, что они такие же негодяи, как и он сам.
И поэтому он с жадностью принялся уписывать жаркое, а старик, откинув-
шись в кресле, пристально и с любопытством наблюдал за ним.
- А у вас кровь на плече, милейший, - сказал он.
Это, должно быть, Монтиньи приложился своей мокрой лапой, когда они
покидали дом. Мысленно он послал ему проклятие.
- Я не виноват, - пробормотал он.
- Я так и думал, - спокойно проговорил хозяин. - Подрались?
- Да, вроде того, - вздрогнув, ответил Вийсун.
- И кого-нибудь зарезали?
- Нет, его не зарезали, - путался поэт все больше и больше. - Все бы-
ло по-честному - просто несчастный случай. И я к этому не причастен,
разрази меня бог! - добавил он с горячностью.
- Одним разбойником меньше, - спокойно заметил хозяин.
- Вы совершенно правы, - с несказанным облегчением согласился Вийон.
- Такого разбойника свет не видывал. И он сковырнулся вверх копытами. Но
глядеть на это было не сладко. А вы, должно быть, нагляделись мертвецов
на своем веку, мессир? - добавил он, посмотрев на доспехи.
- Вволю, - сказал старик. - Я воевал, сами понимаете.
Вийон отложил нож и вилку, за которые только было взялся.
- А были среди них лысые? - спросил он.
- Были, бывали и седые, вроде меня.
- Ну, седые - это еще не так страшно, - сказал Вийон. - Тот был ры-
жий. - И его снова затрясло, и он постарался скрыть судорожный смех
большим глотком вина. - Мне не по себе, когда я об этом вспоминаю, -
продолжал он. - Ведь я его знал, будь он неладен! А потом в мороз лезет
в голову всякая чушь, или от этой чуши мороз пробирает по коже - уж не
знаю, что от чего.
- Есть у вас деньги? - спросил старик.
- Одна беляшка, - со смехом ответил поэт. - Я вытащил ее из чулка за-
мерзшей девки тут в одном подъезде. Она была мертвее мертвого, бедняга,
и холодна, как лед, а в волосах у нее были обрывки ленты. Зима - плохое
время для девок, и волков, и бродяг, вроде меня.
- Я Энгерран де ла Фейе, сеньор де Бризету, байи из Пататрака, - ска-
зал старик. - А вы кто?
Вийон встал и отвесил подобающий случаю поклон.
- Меня зовут Франсуа Вийон, - сказал он. - Я нищий магистр искусств
здешнего университета. Немного обучен латыни, а пороки превзошел всякие.
Могу сочинять песни, баллады, лэ, вирелэ и рондели и большой охотник до
вина. Родился я на чердаке, умру, возможно, на виселице. К этому прибав-
лю, что с этой ночи я ваш покорнейший слуга, мессир.
- Вы не слуга мой, а гость на эту ночь, и не более, - сказал вельмо-
жа.
- Гость, преисполненный благодарности, - вежливо сказал Вийон, молча
поднял кубок в честь своего хозяина и осушил его.
- Вы человек неглупый, - сказал старик, постукивая себя по лбу, -
очень неглупый и образованный, и все же решаетесь вытащить мелкую монету
из чулка замерзшей на улице женщины. Вам не кажется, что это похоже на
воровство?
- Такое воровство не хуже военной добычи, мессир.
- Война - это поле чести, - горделиво возразил старик. - Там ставкою
жизнь человека. Он сражается во имя своего сюзерена-короля, своего влас-
телина господа бога и всего сонма святых ангелов.
- А если, - сказал Вийон, - если я действительно вор, то разве я не
ставлю на карту свою жизнь, да еще при более тяжких обстоятельствах?
- Ради наживы, не ради чести.
- Ради наживы? - пожимая плечами, повторил Вийон. - Нажива! Бедняге
надо поужинать, и он промышляет себе ужин. Как солдат в походе. А что
такое эти реквизиции, о которых мы так много слышим? Если даже те, кто
их налагает, не поживятся ими, то для тех, на кого они наложены, они все
равно ущерб. Солдаты бражничают у бивачных костров, а горожанин отдает
последнее, чтобы оплатить им вино и дрова. А сколько я перевидал селян,
повешенных вдоль дорог; помню, на одном вязе висело сразу тридцать чело-
век, и, право же, зрелище это было не из приятных. А когда я спросил ко-
го-то, почему их повесили, мне ответили, что они не могли наскрести дос-
таточно монет, чтобы ублаготворить солдат.
- Это горькая необходимость войны, которую низкие родом должны пере-
носить с покорностью. Правда, случается, что некоторые военачальники пе-
регибают палку. В каждом ранге могут быть люди, не знающие жалости, а,
кроме того, многие из наемников самые настоящие бандиты.
- Ну вот, видите, - сказал поэт, - даже вы не можете отличить воина
от бандита, а что такое вор, как не бандит-одиночка, только более осмот-
рительный? Я украду две бараньи котлеты, да так, что никто и не проснет-
ся. Фермер поворчит малость и преспокойно поужинает тем, что у него ос-
талось. А вы нагрянете с победными фанфарами, заберете всю овцу целиком
да еще прибьете в придачу. У меня фанфар нет; я такой сякой, я бродяга,
прохвост, и вздернуть-то меня мало. Что ж, согласен. Но спросите ферме-
ра, кого из нас он предпочтет, а кого с проклятием вспоминает в бессон-
ные зимние ночи?
- Поглядите на нас с вами, - сказал сеньор. - Я стар, но крепок, и
всеми почитаем. Если бы меня завтра выгнали из моего дома, сотни людей
рады были бы приютить меня. Добрые простолюдины готовы были бы провести
с детьми ночь на улице, если бы я только намекнул, что хочу остаться
один. А вы скитаетесь без приюта и рады обобрать умершую женщину, не
гнушаясь и мелочью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112