Я простер вперед руки, наслаждаясь непривычностью этих ощущений, и
тут внезапно обнаружил, что стал гораздо ниже ростом.
Тогда в моем кабинете не было зеркала: то, которое стоит сейчас возле
меня, я приказал поставить здесь позже - именно для того, чтобы наблю-
дать эту метаморфозу. Однако на смену ночи уже шло утро - утро, которое,
как ни черно оно было, готовилось вот-вот породить день, - моих домочад-
цев крепко держал в объятиях непробудный сон, и я, одурманенный торжест-
вом и надеждой, решил отправиться в моем новом облике к себе в спальню.
Я прошел по двору, и созвездия, чудилось мне, с удивлением смотрели на
первое подобное существо, которое им довелось узреть за все века их бес-
сонных бдений; я прокрался по коридору - чужой в моем собственном доме -
и, войдя в спальню, впервые увидел лицо и фигуру Эдварда Хайда.
Далее следуют мои предположения - не факты, но лишь теория, представ-
ляющаяся мне наиболее вероятной. Зло в моей натуре, которому я передал
способность создавать самостоятельную оболочку, было менее сильно и ме-
нее развито, чем только что отвергнутое мною добро. С другой стороны,
самый образ моей жизни на девять десятых состоявшей из труда, благих дел
и самообуздания, обрекал зло во мне на бездеятельность и тем самым сох-
ранял его силы. Вот почему, думается мне, Эдвард Хайд был ниже ростом,
субтильнее К моложе Генри Джекила. И если лицо одного дышало добром, ли-
цо другого несло на себе ясный и размашистый росчерк зла. Кроме того,
зло (которое я и теперь не могу не признать губительной стороной челове-
ческой натуры) наложило на этот облик отпечаток уродства и гнилости. И
все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не
отвращение, а внезапную радость. Ведь это тоже был я. Образ в зеркале
казался мне естественным и человеческим. На мой взгляд, он был более
четким отражением духа, более выразительным и гармоничным, чем та несо-
вершенная и двойственная внешность, которую я до тех пор привык называть
своей. И в этом я был, без сомнения, прав. Я замечал, что в облике Эд-
варда Хайда я внушал физическую гадливость всем, кто приближался ко мне.
Этому, на мой взгляд, есть следующее объяснение: обычные люди представ-
ляют собой смесь добра и зла, а Эдвард Хайд был единственным среди всего
человечества чистым воплощением зла.
Я медлил перед зеркалом не долее минуты - мне предстояло проделать
второй и решающий опыт: я должен был проверить, смогу ли я вернуть себе
прежнюю личность или мне придется, не дожидаясь рассвета, бежать из до-
ма, переставшего быть моим. Поспешив назад в кабинет, я снова приготовил
и испил магическую чашу, снова испытал муки преображения и очнулся уже с
характером, телом и лицом Генри Джекила.
В ту ночь я пришел к роковому распутью. Если бы к моему открытию меня
привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт,
находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы
сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а
не дьяволом. Само средство не обладало избирательной способностью, оно
не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих
склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто сто-
ял у двери. Добро во мне тогда дремало, а зло бодрствовало, разбуженное
тщеславием, и поспешило воспользоваться удобным случаем - так возник Эд-
вард Хайд. В результате, хотя теперь у меня было не только два облика,
но и два характера, один из них состоял только из зла, а другой остался
прежним двойственным и негармоничным Генри Джекилом, исправить и облаго-
родить которого я уже давно не надеялся. Таким образом, перемена во всех
отношениях оказалась к худшему.
Даже и в то время я еще не полностью преодолел ту скуку, которую вну-
шало мне сухое однообразие жизни ученого. Я по-прежнему любил развлече-
ния, но мои удовольствия были (мягко выражаясь) не слишком достойными, а
я не только стал известным и уважаемым человеком, но достиг уже пожилого
возраста, и раздвоенность моей жизни с каждым днем делалась для меня все
тягостнее. Тут мне могло помочь мое новообретенное могущество, и, не ус-
тояв перед искушением, я превратился в раба. Мне стоило только выпить
мой напиток, чтобы сбросить с себя тело известного профессора и, как
плотным плащом, окутаться телом Эдварда Хайда. Я улыбнулся при этой мыс-
ли - тогда она показалась мне забавной - и занялся тщательной подготов-
кой. Я снял и меблировал тот дом в Сохо, до которого впоследствии поли-
ция проследила Хайда, и поручил его заботам женщины, которая, как мне
было известно, не отличалась щепетильностью и умела молчать. Затем я
объявил моим слугам, что некий мистер Хайд (я описал его внешность) мо-
жет распоряжаться в доме, как у себя, - во избежание недоразумений я
несколько раз появился там в моем втором облике, чтобы слуги ко мне при-
выкли. Далее я составил столь возмутившее вас завещание; если бы с док-
тором Джекилом что-нибудь произошло, я благодаря этому завещанию мог бы
окончательно преобразиться в Эдварда Хайда, не утратив при этом моего
состояния. И вот, обезопасившись, как мне казалось, от всех возможных
случайностей, я начал извлекать выгоду из странных привилегий моего по-
ложения.
В старину люди пользовались услугами наемных убийц, чтобы их руками
творить свои преступления, не ставя под угрозу ни себя, ни свою добрую
славу. Я был первым человеком, который прибегнул к этому способу в поис-
ках удовольствий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112