Все это давалось им легче легкого: ведь у них была бутылка, а Кокуа
оказалась куда храбрее Кэаве и по любому поводу требовала от черта то
двадцать долларов, а то и сто. Так они очень быстро сделались известными
всему городу, и об этих приезжих гавайцах, об их верховых лошадях и эки-
пажах, о нарядных туалетах и дорогих украшениях Кокуа шло множество тол-
ков.
Они довольно быстро освоились с таитянским языком, ибо он, в сущнос-
ти, очень похож на гавайский и отличается лишь немногими звуками, а нау-
чившись им владеть, тут же принялись предлагать людям свою бутылку. Ну,
вы, конечно, понимаете, что даже приступиться к такому делу не очень-то
просто; не очень-то просто убедить людей, что вы всерьез готовы продать
им за четыре сантима источник юношеского здоровья и неиссякаемого бо-
гатства. Приходилось при этом говорить и об опасностях, таящихся в бу-
тылке, после чего люди либо вовсе переставали им верить и только смея-
лись, либо пугались такой темной сделки, мрачнели и угрюмо спешили прочь
от этих Кэаве и Кокуа, связавшихся с Сатаной. И вот, нисколько не преус-
пев в своих замыслах, супруги стали замечать, что в городе их сторонят-
ся. Дети, завидя их, с визгом бросались врассыпную - а для Кокуа это бы-
ло прямо как нож острый, - католики при встрече осеняли себя крестным
знамением, и мало-помалу все, точно сговорившись, стали их избегать.
Они пали духом. Проведя унылый день в тоске, они сидели ночью без сна
в своем новом доме и не обменивались ни единым словом; лишь рыдания Ко-
куа порой внезапно нарушали тишину. Иногда они принимались молиться бо-
гу; иногда, достав бутылку, ставили ее на пол и целый вечер сидели так,
глядя, как трепещет внутри нее бесформенная тень. В такие минуты страх
мешал им лечь в постель, и сон долго не смыкал их глаз, а если случа-
лось, что один из них и задремлет, то, пробудившись, он слышал приглу-
шенный плач, доносившийся из темноты, или же замечал, что остался в оди-
ночестве, ибо каждый из них стремился убежать из дома, подальше от бу-
тылки, предпочитая побродить под бананами в своем маленьком садике или
прогуляться по берегу моря при свете луны.
Так вот и случилось однажды ночью: Кокуа пробудилась, а Кэаве не бы-
ло. Она пошарила подле себя, но его место успело остыть. Ей стало страш-
но, и она приподнялась и села на ложе. В щели между ставнями пробивался
слабый свет луны. Он освещал комнату, и Кокуа различила бутылку, стояв-
шую на полу. За окнами бушевала непогода, высокие деревья перед домом
уныло скрипели под ветром, и опавшие листья шелестели на полу веранды.
Но в этом шуме ухо Кокуа уловило и другие звуки - жалобные, словно
предсмертные, стоны не то человека, не то животного, и они проникли ей в
самое сердце. Она тихонько встала, приотворила дверь и выглянула в зали-
тый луной сад. Там, под банановым деревом, уткнувшись лицом в землю, ле-
жал Кэаве, и из груди его вырывались стенания.
Хотела было Кокуа броситься к мужу и утешить его, но внезапно новая
мысль приковала ее к месту. Кэаве всегда старался быть мужественным в ее
глазах, и, значит, не пристало ей в минуту его слабости стать свиде-
тельницей его стыда. Эта мысль заставила ее возвратиться в дом.
"Боже праведный! - думала Кокуа. - Как беспечна я была, как ничтожна!
Ведь это ему, а не мне, грозит геенна огненная; ведь это он, а не я,
навлек проклятье на свою душу. Ради меня, ради своей любви к такому жал-
кому, беспомощному созданию, видит он теперь перед собой - о горе! - ог-
ненные врата ада и, лежа на свежем ветру в лунном сиянии, вдыхает смрад-
ный дым преисподней! А я-то, тупая и бесчувственная, до сих пор не пони-
мала, в чем мой долг! А может, и понимала, да шарахалась от него? Но те-
перь, пока еще не поздно, своей рукой принесу я свою душу на жертвенник
любви; теперь я скажу "прощай!" белым ступеням, ведущим в рай, и поджи-
дающим там меня дорогим друзьям. Любовь за любовь, и да будет моя любовь
равна его любви! Душу за душу, и пусть гибнет моя, а не его!"
Кокуа была женщиной ловкой и проворной и оделась в мгновение ока. За-
тем она взяла мелкие монетки - те драгоценные сантимы, которые они всег-
да держали наготове; монет этих мало находилось в обращении, и они за-
паслись ими в банке. Когда Кокуа вышла на улицу, ветер уже нагнал на не-
бо тучи, и они затмили луну. Город спал, и Кокуа не знала, в какую сто-
рону ей направиться, но тут она услышала, что в тени под деревьями
кто-то кашляет.
- Старик, - сказала Кокуа, - что ты здесь делаешь в такую ненастную
ночь?
Старика душил кашель, и он с трудом мог говорить, но все же Кокуа ра-
зобрала, что он беден, и стар, и чужой в этих краях.
- Не можешь ли ты оказать мне услугу? - спросила Кокуа. - Ты здесь
чужой, и я чужая; ты стар, а я молода. Окажи помощь дочери Гавайев.
- А, так это ты колдунья с восьми островов! - сказал старик. - И ты
хочешь завлечь в свои сети душу даже такого старика, как я? Но я уже
слышал о тебе и не боюсь твоих злых чар.
- Сядем здесь, - сказала Кокуа, - и позволь, я расскажу тебе одну
быль. - И она поведала ему все, что случилось с Кэаве, от начала до кон-
ца.
- И вот, - сказала она, - я его жена, и чтобы получить меня, он погу-
бил свою бессмертную душу. Так что же мне теперь делать? Если я сама
попрошу его продать мне бутылку, он не согласится. Но если это предло-
жишь ему ты, он с великой охотой продаст ее тебе. А я буду ждать здесь.
Ты купишь бутылку за четыре сантима, а я куплю ее у тебя за три, и да
поможет бог мне, несчастной!
- Если ты меня обманешь, - сказал старик, - пусть господь покарает
тебя смертью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112