На пятое утро я проснулся со счастливым предчувствием, готовый бро-
сить вызов судьбе. Я был снова самим собой, сердце радостно билось, и я
решил без промедления сказать Олалле о своей любви. Довольно ей лежать
безъязыкой в моей груди, в оковах молчания; я не хочу, чтобы она жила
только взглядами, как любовь зверей; пора ей заговорить, пора узнать ра-
дость человеческого общения. Я мечтал об этом, обуреваемый самыми слад-
кими, безумными надеждами, как мечтают об Эльдорадо; я больше не боялся
пуститься в путешествие по прекрасной, незнакомой стране ее души. И все-
таки, когда я в тот день встретил Олаллу, страсть вспыхнула во мне с та-
кой силой, что вся решимость сразу исчезла, язык отнялся, и я приблизил-
ся к ней, как человек, боящийся высоты, приближается к краю пропасти.
Она чуть отступила, но глаза ее все так же не отрывались от моих; это
придало мне храбрости, и я шагнул к ней. Теперь она стояла на расстоянии
вытянутой руки от меня. Я не мог произнести ни слова. Еще шаг, и я при-
жал бы ее к своей груди! Так мы стояли секунду, чувствуя, что нас неодо-
лимо тянет друг к другу, и сопротивляясь этому чувству; потом, сделав
над собой невероятное усилие и вдруг ощутив пустоту разочарования, я по-
вернулся и все так же молча пошел к себе.
Какая сила отняла у меня дар речи? А Олалла? Почему молчала она? По-
чему стояла предо мной, как немая, с завороженным взглядом? Что это -
любовь? Или просто тяготение полов, неподвластное разуму и неизбежное,
как притяжение железа к магниту? Мы совсем не знали друг друга, не об-
молвились и словом, но уже стали безвольными пленниками чьей-то могучей
воли. Это злило меня. Ведь я знал Олаллу, видел ее книги, читал ее сти-
хи, я, можно сказать, окунулся в ее душу. А она? При этой мысли меня да-
же пробрал озноб. Она ничего обо мне не знала, она чувствовала только,
как ее тянет ко мне. Законы природы, которым подчиняется все на земле,
отдавали ее мне, не спрашивая ее желания. Ее влекла ко мне та же сила,
под действием которой на землю падает камень. Я содрогнулся, представив
себе союз, основанный только на такой любви, и даже почувствовал рев-
ность к себе. Я хотел, чтобы меня любили иначе. Вдруг меня охватила нес-
терпимая жалость к Олалле. Я подумал, как больно, должно быть, сознавать
ей собственное унижение: вести жизнь затворника и книголюба, быть духов-
ной наставницей Фелипа - и вдруг такое падение, полюбить с первого
взгляда человека, с которым не было сказано и двух слов! И сразу же все
остальное потеряло значение, теперь я хотел увидеть ее только затем,
чтобы утешить и пожалеть, сказать ей, что и я полюбил так же сильно и
что выбор ее, хотя и сделан вслепую, достоин ее.
Погода на следующий день была великолепная. Горы цепь за цепью уходи-
ли в бездонную небесную синеву, солнце светило ослепительно, шелест
листьев и звон бесчисленных горных ручьев наполняли воздух чистой, неу-
молкаемой мелодией. Но я был печален, сердце мое звало Олаллу, как дитя
зовет мать. Я сидел на большом камне у самого края гряды, окаймлявшей
плато с севера. Отсюда мне была видна поросшая лесом долина горной реч-
ки; место было безлюдное, и в этом была отрада: не я один тосковал по
Олалле. И я вдруг подумал - в первый раз, - какой восторг, какое счастье
жить среди этих гор, где так легко дышится, с моей Олаллой! Слезы высту-
пили у меня на глазах, и тут же меня захлестнула такая неистовая ра-
дость, что я почувствовал себя могучим и сильным, как Самсон.
В этот миг я увидел Олаллу. Она вышла из рощи пробковых дубов, нап-
равляясь прямо ко мне; я поднялся с камня и стал ждать. Сколько было в
ней жизни, огня, грации, хотя шла она медленно! Я знал, если бы не ее
выдержка, она побежала бы, полетела ко мне, как птица. Но такой уж это
был сильный характер. Олалла шла медленно, опустив глаза; подойдя совсем
близко и не поднимая глаз, она заговорила. У меня захватило дух (вот
оно, последнее испытание моей любви): у нее оказался точно такой голос,
как я ожидал. И, конечно, безупречная дикция, ясная и чистая, не то что
у матери и брата. Голос у нее был глубокий, женственный и вместе по-юно-
му звонкий. Он слагался, как музыкальный аккорд, из нескольких тонов:
бархатных, контральтовых и легкой хрипотцы, точь-в-точь ее косы, в кото-
рых красно-рыжие пряди переплетались с пепельными. Я был пленен не
только красотою голоса - он рассказал мне живое о моей Олалле. Но то,
что я услышал, ввергло меня в отчаяние.
- Вы должны уехать отсюда, - сказала она, - сегодня же.
Дар речи вернулся и ко мне, точно груз свалился с моих плеч, точно
сняли с меня заклятие. Не помню, какие слова нашел я для ответа. Помню
только, что, стоя там, на горе, я говорил Олалле о своей любви со всем
пылом страсти, я говорил, что живу только мыслями о ней, ложусь спать,
чтобы увидеть во сне ее прелестное лицо, что я с радостью откажусь от
родины, языка, друзей, только бы никогда с ней не расставаться. Потом,
совладав с собой, я принялся уже более спокойно говорить ей о том, како-
го верного друга она найдет во мне, что я понимаю ее, преклоняюсь перед
ее святой, самоотверженной жизнью, готов разделять ее бремя и облегчить
его и быть всегда ей опорой. "Мы должны слушаться голоса природы, - го-
ворил я ей, - противиться ему - значит погубить себя. Если нас так нео-
долимо потянуло друг к другу - это и есть чудо любви, это значит, души
наши родные, и мы созданы друг для друга. Только безумцы, восстающие на
бога, осмеливаются не подчиниться этому зову".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112