Меня потянуло
к людям, и я вышел во двор. В синих сумерках выделялось красное пятно
ниши. Поленья в очаге были сложены высоким костром, и сильная тяга била
из стороны в сторону языки красного пламени. Залитая ярким, пляшущим
светом, сеньора продолжала ходить от стены к стене, то крепко сжимая ла-
дони, то простирая руки вверх и закидывая назад голову, точно посылая
небесам мольбу. Движения ее были беспорядочны, и это еще подчеркивало ее
красоту и грацию, но глаза горели таким странным огнем, что у меня му-
рашки побежали по коже. Постояв несколько времени молча, я пошел прочь,
по-видимому, незамеченный, и снова поднялся к себе.
К тому времени, как Фелип принес свечи и ужин, нервы мои сдали сов-
сем. Будь он таким, как всегда, я бы силой задержал его, только бы не
оставаться в этом нестерпимом одиночестве. Но, увы, погода подействовала
и на Фелипа. Весь день его как будто лихорадило; теперь же, с наступле-
нием темноты, он совсем впал в уныние и был словно чем-то напуган, так
что в его присутствии было еще хуже. Настороженный взгляд, бледность и
то, что он то и дело к чему-то прислушивался и вздрагивал, - все это
вконец деморализовало меня. Когда он нечаянно уронил тарелку и она раз-
билась, я даже и подпрыгнул на стуле.
- Все мы сегодня точно с ума сошли, - сказал я, силясь улыбнуться.
- Это все черная буря, - уныло - проговорил Фелип. - Такое чувство,
что надо что-то делать, а что - неизвестно.
И у меня было такое чувство. Фелип это точно подметил - он подчас об-
ладал поразительной способностью выражать свои физические ощущения в са-
мых верных словах.
- А как твоя мать? - спросил я. - Она, по-моему, очень тяжело перено-
сит непогоду. Не боишься, что она заболеет?
Фелип внимательно посмотрел на меня.
- Нет, - отрезал он почти со злобой.
Потом, приложив руку ко лбу, запричитал, жалуясь на ветер и шум, от
которого голова кружится, как мельничное колесо.
- Кто это может вынести? - вскричал он.
Ответить ему я мог только тем же вопросом. Мне было не лучше.
Я лег спать рано, замученный этим тягостным днем, но убийственный ве-
тер, его злобные, беспрестанные завывания не давали уснуть. Я лежал, во-
рочаясь с боку на бок, чувствуя, что все мои душевные силы на пределе.
Иногда я забывался сном, тяжелым и кратким, и снова просыпался; эти че-
редования сна и бодрствования окончательно лишили меня представления о
времени. Но, вероятно, было уже за полночь, когда тишину дома нарушили
жалобные, полные муки вопли. Я соскочил с постели, думая, что это во
сне, но вопли продолжались; в них было столько боли и ярости, столько
протеста и дикой, необузданной силы, что сердце леденело в страхе и тос-
ке. Нет, это был не сон - кто-то бесчеловечно истязал живое существо.
Чьи это вопли - дикого зверя или жалкого безумца? Молнией мелькнула
мысль о Фелипе и белке. Я бросился к двери, но она оказалась запертой
снаружи. Я мог колотить в нее сколько угодно - тюрьма - моя была проч-
ной. А вопли все продолжались. Временами ухо ловило в них членораз-
дельные звуки, тогда я не сомневался, что кричит человек; но потом дикий
рев снова сотрясал стены, как будто все адские силы вырвались на свобо-
ду. Я стоял у двери и слушал, пока вопли не смолкли. Но еще долго после
мне чудились они в завывании ветра. Постояв несколько времени у двери, я
вернулся в комнату и повалился на постель. Сердце мое сжималось от неиз-
вестности и ужаса.
Не удивительно, что до утра я так и не сомкнул глаз. Почему меня за-
перли? Что происходило в доме? Кто издавал эти неописуемые, кошмарные
крики? Человек? Невозможно поверить. Зверь? Но и звери так не кричат. Да
и кто, кроме льва или тигра, мог бы сотрясать своим ревом мощные стены
замка? Размышляя над всеми этими загадками, я вдруг вспомнил, что еще ни
разу не видел дочери. А разве так уж трудно предположить, что дочь
сеньоры, сестра Фелипа, безумна и что эти тупые, невежественные люди
считают самым лучшим обращением с душевнобольной жестокость? Вот и раз-
гадка! Но стоило мне вспомнить, с какой неистовой силой издавались крики
(отчего меня опять забила дрожь), и я усомнился в верности своих заклю-
чений. Даже самая изощренная жестокость не могла бы исторгнуть такие
вопли из безумной груди. Одно для меня было ясно: я не могу жить в доме,
где происходит подобное, и оставаться в бездействии. Я должен все уз-
нать, и если окажется необходимым, вмешаться.
Наступило утро, ветер улегся, ничто вокруг не напоминало об ужасах
прошедшей ночи. Фелип подошел к моей постели с самым радостным видом; а
проходя через двор, я увидел, что сеньора, как всегда, ко всему безу-
частная, греется на солнце; за воротами усадьбы скалы и лес встретили
меня строгой, чистой улыбкой; небо холодно синело над головой; в нем не-
подвижно стояли, как острова в море, большие белые облака; тень их пят-
нала склоны гор, залитые солнцем. Короткая прогулка восстановила мои си-
лы и укрепила намерение во что бы то ни стало проникнуть в тайну этого
дома, и когда я с верхушки моего бугра увидел, что Фелип идет работать в
сад, я тотчас поспешил в замок, чтобы начать действовать. Сеньора,
по-видимому, спала, я немного понаблюдал за ней - она не шевелилась; ес-
ли даже поведение мое, предосудительно, сеньоры опасаться нечего, я ти-
хонько пошел от нее, поднялся по лестнице на галерею и начал обследовать
дом.
Все утро я ходил из одной двери в другую, попадая в просторные, но
обветшалые комнаты; в одних окна были наглухо заколочены, другие залива-
ло солнце, но везде было пусто и пахло нежилым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112