Окна здесь шли до самого пола, но, по
великому счастью, нижняя половина их была закрыта ставнями, и это скры-
вало Маркхейма от соседей. И вот, придвинув один из ящиков к горке, он
начал подбирать к ней ключи. Дело это оказалось затяжным, да и докучным,
ибо ключей было много, а в горке могло и не найтись то, что он искал,
между тем как время летело быстро. Однако кропотливость этого занятия
успокоила его. Уголком глаза он видел дверь - изредка даже посматривал
на нее, точно полководец в осаде, довольный надежностью своей обороны.
Да, он был спокоен. Дождь за окнами шумел так естественно и уютно. А вот
на другой стороне улицы проснулось чье-то фортепьяно, и хор детских го-
лосов подхватил напев и слова гимна. Какая величавая и умиротворяющая
мелодия! Какая свежесть в юных голосах! Подбирая ключи, Маркхейм с улыб-
кой слушал их, и в памяти у него толпились ответные мысли и картины: де-
ти на пути в церковь и раскаты органа; дети на лугу, в полях, среди за-
рослей ежевики, купанье в речке, воздушные змеи под облаками, плывущими
в небе по ветру; а с новой строфой гимна он снова в церкви, и снова дре-
мотность летних воскресных дней, сладкий тенор пастора (вспомянутый с
легкой улыбкой), раскрашенные надгробия времен короля Якова и полустер-
тые буквы на доске с Десятью заповедями в часовне.
Так он сидел, машинально перебирая ключи, и вдруг вскочил на ноги.
Ледяная волна, волна огненная, кровь, забурлившая в жилах, захлестнули
его; потрясенный, он замер на месте. Неспешные, мерные шаги послышались
на лестнице, и вот чьи-то пальцы коснулись дверной ручки, язычок ее
звякнул, и дверь отворилась.
Страх тисками сжимал Маркхейма. Он не знал, чего ему ждать. Кто это?
Мертвец ли идет сюда, или должностные вершители человеческого правосу-
дия, или какой-нибудь свидетель, который случайно забрел в лавку и те-
перь препроводит его на виселицу? Но вот чьето лицо показалось в дверной
щели, глаза обежали комнату, остановились на нем - кивок и дружеская,
словно знакомому, улыбка, а вслед за тем лицо это исчезло, дверь затво-
рилась, и страх, с которым Маркхейм уже не мог совладать, вырвался нару-
жу в хриплом крике. И услышав его, неведомый посетитель вернулся.
- Ты звал меня? - приветливо спросил он, вошел в комнату и затворил
за собой дверь.
Маркхейм стоял и смотрел на него не отрываясь. Оттого ли, что глаза
ему застилало туманом, очертания этого пришельца словно бы менялись и
подергивались зыбью, как у тех фарфоровых божков в зыбком освещении лав-
ки. И то ему казалось, будто он знает его, то мерещилось в нем сходство
с самим собой и ужас глыбой давил ему грудь при мысли, что перед ним
предстало нечто чуждое и земле и небесам.
Однако в пришельце этом, с улыбкой смотревшем на Маркхейма, было
что-то самое заурядное, и когда он спросил: - Ты, наверно, ищешь деньги?
- вопрос его прозвучал равнодушно-вежливо.
Маркхейм ничего ему не ответил.
- Я должен предупредить тебя, - снова заговорил пришелец, - что слу-
жанка простилась со своим возлюбленным раньше обычного и скоро вернется.
Если мистера Маркхейма застанут здесь, мне не надо объяснять ему, что из
этого воспоследует.
- Ты меня знаешь? - воскликнул убийца.
Неизвестный улыбнулся.
- Ты мой давний любимец, - сказал он, - я долгие годы наблюдаю за то-
бой и не раз старался тебе помочь.
- Кто ты? - воскликнул Маркхейм. - Дьявол?
- Важна услуга, - возразил ему неизвестный, - а кто ее окажет, не
имеет значения.
- Нет, имеет! - воскликнул Маркхейм. - Имеет! Принять помощь от тебя?
Никогда! Только не от тебя!
Ты еще меня не знаешь. Благодарение богу, ты не знаешь меня!
- Я тебя знаю, - ответил неизвестный сурово, но без злобы. - Я знаю
тебя наизусть.
- Знаешь? - воскликнул Маркхейм. - Кто меня может знать? Моя жизнь -
пародия и поклеп на меня самого. Я прожил ее наперекор своей натуре. Все
так живут. Человек лучше той личины, что прикрывает и душит его. Жизнь
волочит нас за собой, точно наемный убийца, который хватает свою жертву
и набрасывает на нее плащ. Если б люди могли распоряжаться собой, если б
можно было видеть их истинные лица, они предстали бы перед светом совсем
иными, они воссияли бы подобно святым и героям! Я хуже многих, я обреме-
нен грехами, как никто другой, но то, что послужит мне оправданием, знаю
только я и господь бог. И будь у меня сейчас время, я раскрыл бы себя до
конца.
- Передо мной? - спросил неизвестный.
- Прежде всего перед тобой, - ответил убийца. - Я полагал, что ты
умен. Я думал, что - раз уж ты существуешь - ты сердцевед. А ты хочешь
судить меня по моим делам! Подумать только - по делам! Я родился и жил в
стране великанов. Великаны тащили меня за руки с того первого часа, как
мать даровала мне жизнь. Великаны эти - обстоятельства нашего существо-
вания. А ты хочешь судить меня по моим делам! Но разве тебе не дано заг-
лянуть мне в душу? Не дано понять, что зло ненавистно мне? Неужто ты не
видишь там, в глубине, четкие письмена совести, хотя и пребывающие не-
редко втуне, но ни разу не перечеркнутые измышлениями ложного ума? Неуж-
то тебе не дано распознать во мне существо самое заурядное среди людей -
грешника поневоле?
- Все это изложено с большим чувством, - последовал ответ, - но я тут
ни при чем. Твои логические выкладки меня не касаются, и мне безразлич-
но, какие именно силы влекли тебя за собой, важно, что ты подчинился им.
Но время летит; служанка идет не торопясь, разглядывает встречных на
улице и щиты с афишами, но все-таки она подходит все ближе и ближе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112