Повторять сигнал не было нужды. Едва я свистнул, как в дверях
появилась Мери и помахала мне платком, а старый длинноногий слуга, ковы-
ляя по песку, поспешно спустился к пристани. Как он ни торопился, бухту
он пересек не так уж скоро: несколько раз он клал весла, нагибался над
кормой и внимательно вглядывался в воду. Когда Рори приблизился к бере-
гу, мне показалось, что он сильно состарился, исхудал и как-то странно
избегает моего взгляда. Ялик подновили - на нем появились две новые ска-
мейки и несколько заплат из редкостного заморского дерева, названия ко-
торого я не знаю.
- Послушай-ка, Рори, - сказал я, когда мы отправились в обратный
путь, - какое хорошее дерево! Откуда оно у вас?
- Не больно-то оно поддается рубанку, - с неохотой пробормотал Рори.
Бросив весла, он наклонился над кормой точно так же, как когда он плыл
за мной, и, опираясь на мое плечо, стал с выражением ужаса вглядываться
в волны.
- Что случилось? - спросил я, растерявшись.
- Опять эта рыбища, - ответил старик, берясь за весла.
Больше мне ничего не удалось от него добиться - на все мои вопросы он
только таинственно на меня поглядывал и зловеще качал головой. Поддав-
шись необъяснимой тревоге, я также стал всматриваться в воду за кормой.
Она была прозрачной и зеркальной, но тут, на середине бухты, очень глу-
бокой. Некоторое время я ничего не видел, но потом мне почудилось, будто
что-то темное, может быть, большая рыба, а может быть, просто тень, нас-
тойчиво следует за яликом. И тут я вспомнил один из суеверных рассказов
Рори о том, как в Морвене на переправе, во время какой-то кровавой усо-
бицы между кланами, невиданная прежде рыба несколько лет провожала па-
ром, так что в конце концов никто уже не осмеливался переправляться на
другую сторону.
- Она поджидает... знает кого, - сказал Рори.
Мери встретила меня у самой воды, и мы поднялись с ней вверх по скло-
ну к аросскому дому. И снаружи и внутри я заметил много перемен. Сад был
обнесен оградой из того же дерева, какое пошло на починку лодки; на кух-
не стояли кресла, обтянутые чужеземной парчой, "а окне висели парчовые
занавески, на комоде красовались часы, но они не шли; с потолка свисала
медная лампа; накрытый к обеду стол щеголял тонкой скатертью и серебря-
ной посудой. Все эти новые богатства были выставлены напоказ в убогой,
так хорошо мне знакомой, старой кухне, где все еще стояли скамья с высо-
кой спинкой и табуреты, а в нише - кровать Рори; где солнце светило
сквозь широкую трубу на тлеющий в очаге торф; где на полке над очагом
лежали трубки, а на полу стояли треугольные плевательницы, наполненные
вместо песка ракушками; где каменные стены ничем не были украшены, а на
простом деревянном полу лежали три половичка, прежде единственное укра-
шение кухни, - три ковра бедняка, невиданные в городах, сплетенные из
холстины, черного сукна воскресных сюртуков и грубой дерюги, залоснив-
шейся оттого, что она долго терлась о лодочные скамьи. Эта кухня, как и
весь дом, славилась в этих краях - такой она была чистенькой и уютной, и
теперь, увидев эти нелепые, недостойные ее добавления, я возмутился и
даже почувствовал гнев. Если вспомнить, зачем я сам в этот раз приехал в
Арос, то подобное чувство следовало бы назвать неоправданным и неспра-
ведливым. Но в первую минуту оно опалило мое сердце огнем.
- Мери, - сказал я, - я привык звать это место моим родным домом, а
теперь я его не узнаю.
- А для меня это место всегда было родным домом, - ответила она, -
домом, где я родилась и где я хотела бы умереть. И мне тоже не по душе
эти вещи, не по душе, как они попали к нам, и все то, что они принесли с
собой. Лучше бы им сгинуть в море, чтобы теперь над ними плясали Веселые
Молодцы.
Мери всегда была серьезной - это, пожалуй, была единственная черта,
унаследованная ею от отца, - однако тон, которым она произнесла эти сло-
ва, был не только серьезным, но даже мрачным.
- Да, - сказал я, - я так и опасался, что вещи эти принесло кораблек-
рушение, то есть смерть. Правда, когда скончался мой отец, я вступил во
владение его имуществом без угрызений совести.
- Твой отец умер чистой смертью, как говорится, - ответила Мери.
- Верно, - продолжал я, - а кораблекрушение подобно божьей каре. Как
называлось это судно?
- Оно звалось "Христос-Анна", - произнес голос позади меня, и, обер-
нувшись, я увидел в дверях дядю.
Это был невысокий угрюмый человек с длинным лицом и очень темными
глазами; в пятьдесят шесть лет он был еще крепок и подвижен и с виду по-
ходил не то на пастуха, не то на матроса. Ни разу в жизни я не слышал
его смеха. Он постоянно читал Библию, много молился, как в обычае у ка-
мерониян, среди которых он рос; он вообще представляется мне во многом
схожим с этими горцами-проповедниками кровавых времен, предшествовавших
революции. Однако благочестие не принесло ему утешения и даже, как мне
казалось, не служило ему опорой. У него бывали припадки черной тоски,
когда он изнывал от страха перед адом, но в прошлом он вел не очень-то
праведную жизнь, о которой все еще вспоминал со вздохом, и по-прежнему
оставался грубым, суровым, мрачным человеком.
Пока он стоял на пороге, солнце освещало шотландский колпак на его
голове и трубку, заткнутую в петлицу куртки, а когда он вошел в кухню, я
заметил, что он, как и Рори, постарел и побледнел, что его лицо избороз-
дили глубокие морщины, а белки глаз отливают желтизной, точно старые
слоновьи клыки или кости мертвецов.
- "Христос-Анна", - повторил он, растягивая первое слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112