..
-- А прыказ, рядувуй Мы, ун и в грубу -- прыказ, а Даздрасперма Вэнэдыктовна
Пэрвая -- нэпусрэдствэнная муя начальныца!.. Еще вупрусы есть?.. Тугда
прыгутувься, я сэйчас утключу гравытационную защыту, а ты прыгать будешь!.. Да
нэ на вулыцю, а ку мнэ!
И тут Иона Варфоломеевич Сундуков чикнул какой-то штучкой на своем,
напоминавшем трибуну партсобрания, пульте управления Кораблем (пуК),
трасформаторное гудение оборвалось, рдяное облачко, окружавшее летающий аппарат
исчезло. "Ну же, чего рут руззявил!" -- махнул рукой товарищ старшина и я,
Тюхин, прыгнул.
Ничего такого сверхъестественного не произошло. Я, правда, малость
поскользнулся, ударился злосчастной своей левой коленкой о ребристый металл
корпуса, но тут же встал, одернул пижаму.
-- Кутурый час? -- спросил тот, кого я, придурок, чуть не принял за Сталина.
Я вытащил роковые часы и отщелкнул золотую крышечку с гравировкой.
Вот эта секундная пауза -- он, задумавшись о чем-то, спросил, я глянул на
циферблат и уже открыл было рот, но вздрогнул -- это как это? -- зажмурился,
встряхнув головой, снова посмотрел, более того, даже пересчитал на всякий
случай цифры на циферблате, и когда подтвердилось, а подтвердился тот странный
факт, что часовых делений на часах было не двенадцать, а тринадцать, когда я
окончательно убедившись в этом, поднял растерянные глаза на товарища старшину,
-- именно в этот миг нечто жуткое, крылатое и бесшумное, как пикирующий с
выключенными моторами боевой самолет, из тьмы, из мрака военной ночи упало на
капитанский мостик, всплеснули омерзительные чертячьи крылья, из
монструозно-огромной, усеянной крокодильими зубами смрадной пасти исторгся
чудовищный кашель, вспыхнули злые, красные, как светофоры, буркала и никакой не
фантом, не плод игры моего тюхинского воображения, а самая что ни на есть
натуральная Тварь, привлеченная, должно быть, сверканьем золотых часов и
блеском надраенных асидолом пуговиц на кителе Ионы Варфоломеевича, подхватила
смертельными когтями -- да не меня, не меня недостойного, а его -- товарища
старшину! -- и понесла, понесла, держа за шиворот, в кровавое свое логово!..
-- Пэрэдай нашим, -- донеслось издали, -- пусть счытають мэня члэнум руднуй
Хуманыстыческуй партыи!.. Техныку, уввэрэнную мнэ служную буевую тэхныку --
бэрэгы, как зэныцю ука, Тюх-ы-ин!..
Случилось ужасное -- дорогого товарища старшину Иону Варфоломеевича Сундукова
похитила кровожадная бестия по имени Феликс-птица!
Преодолев мгновенное замешательство, я кинулся к ПУКу. И хотя единственный
транспорт, которым я с грехом пополам умел управлять, был велосипед, это,
конечно же, не остановило меня.
-- Товарищ старшина, держитесь, я щас! -- вскричал я.
Ничего такого особо сложного на этом пульте не было: рычажочек, как на
игральном автомате -- влево-вправо-вперед-назад -- какие-то кнопочки с цифрами,
пепельница, внизу педали для ног -- целых шесть штук, лампочки, приборчики,
какой-то микрофон... Я вспотел. "Господи, -- мелькнуло у меня в голове, -- а
что, если он там, в Армии, только прикидывался идиотом?! Что, если... Ну где,
где здесь зажигание?.."
И поскольку времени на размышление уже не оставалось, я по-тюхински -- а-а, где
наша не пропадала! -- ткнул наугад пальцем, нажал наудачу ногой!..
Божий свет метнулся куда-то вбок. Задзынькало. Замигали сумасшедшие огоньки. Я
ударил, как мне казалось, по тормозам, но корабль швырнуло в пике. Взвыла
сирена. На панели вспыхнули буквы: "УПАСНУСТЬ!". Вконец растерявшись, я врезал
кулаком по панели, как по роялю старика Бэзила!..
Господи, Господи!.. Лишенный гравизащиты летательный -- едва не описался:
летальный, -- аппарат, мелко задребезжав, вдруг чудовищно увеличился в размерах
и на скорости чуть ли не света врезался во внезапно возникший на пути купол
Исаакиевского собора!
От удара меня вышвырнуло. Уже в воздухе, в падении я увидел, как что-то
огромное, огненно-круглое, шарахнулось по небу и сгинуло неведомо куда...
Глава двадцать первая
У дымящейся воронки в чистом поле

Всего переломанного, меня подобрала вездесущая хлопотунья Перепетуя. Очнувшись,
я обнаружил себя в котельной, на куче ветоши. Подмигивала коптилка. На бетонном
полу валялись пустые бутылки из-под фиксажа.
Перепетуюшка при ближайшем рассмотрении оказалась не такой уж и старой. С
последней нашей встречи на трассе факельного забега она заметно вымолодилась,
обзавелась зубами и даже, в некотором смысле, похорошела. Заметив, что я пришел
в себя, спасительница моя облегченно вздохнула:
-- Очухалси, сокол сталинский! Ну, слава Развратной Засыпательности!
Гипосульфитику хошь?..
Вздрогнув, я впал в тревожную задумчивость.
Что и говорить, положеньице было аховое! Сочетаться морганатическим браком с
заминированной дурой Даздрапермой я не желал. Даже сама мысль об этом мне,
вернувшемуся из Задверья убежденным марксэнистом, казалась кощунственной. Уж на
этот-то раз поступаться принципами я не собирался.
Что сотворили бы со мной, попадись я в их лапы, Мандула с Кузявкиным -- об этом
и подумать было страшно!..
Про старшину Сундукова, героически погибшего товарища, доверие которого я так
преступно не оправдал, я старался даже не вспоминать.
Куда ни кинь -- всюду светила "вышка".
Очами души увидел я изувеченный купол архитектурного шедевра и застонал.
Отзывчивая Перепетуя склонилась надо мной. На левой ноздре у нее была волосатая
бородавка. Вместо глаз пивные пробки. Нетерпеливая рука мышью забегала по моему
израненному телу.
-- Ты мне лучше пяточки почеши! -- добрея, сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72