Виктор Эмский

р о м а н п е р в ы й
АДЬЮ-ГУДБАЙ, ДУША МОЯ!..
Глава первая Тюхин низвергается...
Глава вторая Кромешная тьма в ее звуковом варианте
Глава третья Кромешная тьма (визуальный аспект). Я попадаю под трамвай
Глава четвертая О том, как меня все-таки "зафиксировали"
Глава пятая Казенный дом, нечаянная радость
Глава шестая Ричард Иванович опять исчезает
Глава седьмая Грабеж среди белой ночи
Глава восьмая Несусветная моя, невозможная...
Глава девятая Воздыханья, тени, голоса
Глава десятая Марксэн почти не виден
Глава одиннадцатая Задверье
Глава двенадцатая Навстречу новым злоключениям
Глава тринадцатая В августе сорок шестого
Глава четырнадцатая В шесть часов вечера перед войной
Глава пятнадцатая В некотором роде, конец света. Покаяние
Глава шестнадцатая Райская жизнь при отягчающих обстоятельствах
Глава семнадцатая За лимончиками
Глава восемнадцатая Катастрофа
Глава девятнадцатая Гудбай, Лимония!..
Глава двадцатая Дорогой и любимый товарищ С.
Глава двадцать первая У дымящейся воронки в чистом поле
Глава двадцать вторая Там, вдали за рекой...
Глава двадцать третья Продолжение следует...

Глава первая
Тюхин низвергается...

В начале было слово, и слово это было: "Пох".
-- Пох... О-о!.. Пох ты мой! -- схватившись за голову, простонал Тюхин. И была
ночь, и был он гол, как Адам, и зубы у него ляскали.
Стряслось непоправимое: на вторую неделю холостяцкой жизни Тюхин вдруг опять
запил, да так смаху, так по-черному, будто никогда и не завязывал, будто их и
не было вовсе -- тринадцати лет трезвенности с тихим семейным счастьем,
утренними пробежками по лесопарку, загранкомандировками...
За окном шел снег. Обреченно покачиваясь, Тюхин сидел на диване. В комнате было
темно, на душе тошно. Саднил подбитый глаз. Вчерашнее никак не вспоминалось.
"Ну вот, вот и провалы в памяти, -- думал Тюхин, сглатывая, -- следующим
номером будут слуховые галлюцинации, видения, быстрая деградация личности,
удельнинская психушка, все тот же лечащий врач со страшной, как разряд
электрошокера, фамилией -- Шпирт... "Тюхин, даю вам установку: отныне и до
гробовой доски -- водка для вас яд! Па-акость! Кошачья моча! Слюна
туберкулезной соседки!.." И тошнотный спазм. И холодная испарина. И слабый от
гипнотического транса собственный голос: "А это... а портвейн?.."
О-о!..
Смердело невытряхнутой пепельницей, бабскими духами. Куда-то сгинул стоявший в
изголовье торшер. Мучительно кривясь, Тюхин дотянулся до тускло поблескивавшей
на журнальном столике зажигалочки и чиркнул колесиком.
Бутылка из-под шампанского была пуста. Один фужер валялся на ковре, во втором,
недопитом, плавал разбухший, с помадой на фильтре, окурок. Вспышечно, Тюхин
припомнил ее, вчерашнюю, крашенную пергидролем ларечную прошмондовку --
чин-чин, чувачок! -- промельком Тюхин увидел ее и зажмурился, застонал от
презрения к себе. Светя зажигалкой, он брезгливо выудил двумя пальцами
распухший трупик "мальборо" и, то ли вслух, то ли мысленно, констатировал:
"Дрянь! О какая ничтожная грязная дрянь!.. Боже, а руки-то, руки-то как
дрожат!.. И что? И ты это выпьешь?!"
И тяжело вздохнул, и коротко выхыкнув, давясь, высмоктал...
Так на чем это мы, бля, остановились?.. Ну да, ну да -- она ведь, колбасница
рыночная, так и сказала: "А в глаз не хочешь?.." Спокойствие, Витюша! Главное в
нашем аховом положении -- это военная выдержка и гражданское спокойствие. Спина
выпрямлена, дыхание ровное. И с чувством, с расстановкой, как тот несусветный
удельнинский гипнотизер: "Жизнь прекрасна, даже после серы в четыре точки,
Тюхин! Как поняли меня? Прием". Вас понял. Действую в соответствии с полученной
установкой. И вот я, Тюхин, встаю со смертного одра -- ликом бледен, худощав,
уже далеко, увы, не молод, но, кажется, еще способен на подвиги! Вот я чиркаю
трофейной газовой зажигалочкой и, простирая руки, как сомнамбула, бреду к
окну... Господи, да неужто и вправду снег?! Это сколько же я, Всемилостивец,
пью? Неужто с самого пятидесятилетия?! И я отдергиваю тюлевую занавеску, а снег
идет -- несметный, лопоухий, валит, елки зеленые, как восставший народ на
Дворцовую... Всем, всем, всем! Социалистическая революция, о необходимости
которой... А, ч-черт!.. Осторожней, Витюша, тут почему-то пианино!.. Минуточку,
а где же мой книжный шкаф с Брокгаузом? Где Толковая Библия? Где академический
Пушкин? Где, бля, Гоголь 1900-го года в издании А. Ф. Маркса?! А кожаное, почти
антикварное, кресло?.. И где, наконец, жена?.. Ау, любимая! Это я, твой верный
менестрель Тюхин, он же -- Эмский, всю-то жизнь, Господи, пропевший о любви к
тебе!.. О-о!.. И ежели снег все идет, а стул на пути, пропади он пропадом,
стоит, эрго, то бишь -- следовательно, господа, я зачем-то еще существую! Жизнь
продолжается, дорогие товарищи по несчастью! И черепушка уже фактически не
трещит! И если воззриться вверх, откуда падает, так и кажется, что сам, аки
ангел, воспаряешь в иные миры, ах в заветные поэтические эмпиреи, куда-нибудь
подальше, Господи, от этой пропащей, окончательно ополоумевшей страны... И тут
я, Тюхин-Эмский, сморгнув слезу, опускаю грешные свои очеса долу и...
вздрагиваю! -- свят, свят, свят! -- потому как там, внизу, во внутреннем
дворике нашей двенадцатиэтажки прямо, бля, на детской площадке стоит танк. И
дизеля у него порыкивают, и башня медленно поворачивается. И не успел я, Тюхин,
оторопело зажмуриться, встряхнуть похмельной своей башкой, как зазвучал некий
негромкий, с козлячьей такой дребезжатинкой голос: "А зажигалочку вы бы лучше
задули, мин херц, а то ведь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72