А вы, товарищи операторы, фиксируйте, с предельной тщательностью
фиксируйте все, а в особенности вот этот вот -- обратите внимание -- в его
мохнатой лапочке зажатый, обыкновенный такой с виду коробочек! И чтобы крупно
-- на весь экран!
Да, дорогой читатель, ненавистный товарищ капитан не оговорился. Это была
именно лапочка, а не рука. Существо, теперь уже окончательно обозначившееся
через посредство фиксажа, человеком со всей очевидностью не было. Оно больше
напоминало то пресловутое млекопитающее, от которого мы, люди, не произошли,
как наивно заблуждался Ч. Дарвин, а в которое как раз наоборот -- превращались
в результате быстрой и фатально неизбежной инволюции. На верстаке агента
турецкой разведки Минтемира Гайнутдинова сидела сравнительно небольшая
глазастая обезьянка, точнее даже не обезьянка, а лемур. И если б в нашей милой
компании каким-то чудом оказался вдруг Кондратий Комиссаров, который помимо
поэта К. Р. уважал еще и нашу советскую энциклопедию, он (в качестве информации
к размышлению) сообщил бы всем присутствующим, что -- примо: лемурами по
верованиям древних римлян назывались души умерших, и что -- секондо: именно так
именовались очаровательные, понимаешь, полуобезьянки отряда приматов, обитавших
в диких, понимаешь, лесах ихнего сраного Мудогаскара. Но поскольку Кондратия с
нами, увы, не было, его роль на себя взял идиот Афедронов. Еще выше заломив мне
руки, он заорал:
-- Так ведь это же -- макака!
И все дружно рассмеялись, отчего огромные глаза Марксэна Трансмарсовича стали
еще больше и -- как мне показалось -- влажнее. Я еще пристальнее вгляделся в
его мордашку и вдруг вспомнил странный, над письменным столом все того же
великого князя и поэта фотопортрет.
-- Ах, вот оно что! Вот оно, оказывается, в чем дело! -- вырвалось у меня.
-- Обратите внимание, товарищи, -- заметил сияющий товарищ капитан, -- теперь
даже нашему Тюхину что-то стало ясно. Ну в частности гражданин Тюхин понял, что
крупно просчитался, недооценив нас, чекистов! Дорогие товарищи! Дамы и господа!
Соратники и коллеги! Только что вы стали свидетелями блистательного завершения
нашей операции под кодовым названием "Наивный трансмутант". Детали и
подробности позднее, на торжественной пресс-конференции. А сейчас я хотел бы
особо заострить ваше внимание на самой, пожалуй, существенной особинке этого
поистине исторического Дела... Гражданин Вовкин-Морковкин, ну-ка дайте мне то,
что у вас в правой... э... конечности... Живенько-живенько! А вы, товарищи
корреспонденты, граждане понятые, господа спонсоры, -- вы фиксируйте,
фиксируйте!..
-- Вот здесь вот, -- тряся коробком, взволнованно продолжил товарищ
Бесфамильный, -- здесь находится то, ради чего десятки наших лучших, опытнейших
сотрудников трудились не покладая рук, не жалея сил, здоровья, а подчас -- и
самой политической репутации...
Защелкали затворы фотоаппаратов. От вспышек блицев потемнело в глазах.
Мучительно захотелось укусить самого себя за воротник пижамы.
-- В этом маленьком, неказистом свиду шпионском контейнере, -- сказал мой
бывший следователь, -- находится, не побоюсь этого слова, -- ключ к разгадке
самой жгучей, самой таинственной из всех тайн нашего социалистического по форме
и далеко не капиталистического по содержанию существования. В этом спичечном
коробочке своего рода пропуск в иной, разительнейшим образом отличающийся от
нашего, мир -- в Страну Счастливого Прошлого, где, товарищи, как и обещали
Теоретики и Основоположники, -- вдосталь всего: света, счастья, жизненного
пространства, бесплатного спецпитания, жизнерадостных песен, хороших книжек и
фильмов, любимых девушек и мальчиков, неиссякаемого оптимизма!.. Да-да, друзья
мои, это он -- тот самый Иной Мир, о котором так много и так вдохновенно
говорил и писал наш товарищ Левин!..
Раздался всеобщий и полный вздох. Толпа всколыхнулась. Притиснутый к стенке
сарая Афедронов коротко, с убийственным китайским "хэком" рубанул кого-то
ребром своей занаменитой ладони. Еще, еще и еще раз!.. Толпа отпрянула.
Афедронов поднял меня и прислонил к стене. В глазах затанцевали маленькие
кровавые лебеди.
И тут раздался скрип, тонюсенький такой, жалобный. Поначалу мне показалось, что
звук этот издает подцепленная на крюк подъемного крана толевая крыша сарайчика,
но дело было не в крыше, которая даже не поехала, а прямо-таки полетела. Дело
было не в ней. Небольшой, с Питера Пэна величиной, лемур -- плакал. Ртутные
слезинки катились из его большущих немигающих глаз.
Товарищ капитан поднес полуоткрытый коробок к объективу японской телекамеры и
бережно, двумя пальцами извлек из него содержимое. Это был крестик, самый что
ни на есть обычный, чуть ли не алюминиевый, на суровой, с неумелым узелочком,
нитке...
Да, дорогой читатель, из песни слов не выкинешь. Мой бывший следователь извлек
из спичечного коробка именно то, что я, Тюхин, счел за самое нужное,
самое-самое необходимое для неотвратимо, по моим представлениям, дичавшего в
Военно-Таврическом саду Папы Марксэна. И для меня -- Тюхина...
Господи, никогда не забыть мне этого безбрового, на глазах пустеющего лица.
Примерно так же смотрел на меня в Хельсинки один мой соотечественник, когда я
выронил на асфальт две только что купленных у ночного таксиста бутылки.
Противно затарахтело, точно А. Ф. Дронов потер чьей-то не в меру наглой мордой
по горбылям сарайчика. Впрочем, на этот раз я сразу же посмотрел на Марксэна
Трансмарсовича и, как всегда, не ошибся. Главный свидетель и очевидец всего
того, чему еще предстояло стрястись на белом свете и в нашей с вами несчастной
стране, в частности, -- хохотал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72