Стреляли, как мне показалось, со стороны Маяковской.
-- Эх, какых людэй тэряем! -- огорчился товарищ старшина. -- Надэнь, Витек,
учкы -- услэпнэшь, я мстыть буду!..
Надо ли говорить, что это неожиданное обращение вот так вот запросто, по имени,
словно током лягушку, пронзило меня, покойного Тюхина. Что-то, с отвычки
больно, екнуло в груди, острым таким клювом торкнуло, пронзило как бы насквозь!
"Шо?!! Хто там? -- не понял я, и, пошатнувшись, догадался: так ведь кто же еще
-- разумеется, -- оно, наше второе МЫ!.. Господи, Господи! Да неужто?! -- со
свойственной Эмскому эмоциональностью схватился за грудь Тюхин, и застонал, и
рухнул рядом со Щипачевым, пораженный снайперской пулей в левое межреберье.
После каждого лазерного залпа Тюхин предсмертно вздергивался. Разум то гас, то
вспыхивал. Ляскали зубы. Кровавые Зловредии Падловичи плясали в очах.
-- Эх, товарищ Тюхин, товарищ Тюхин! -- умирая, прохрипел верный телохранитель.
-- Вот оно ведь как получилося!.. -- он затянулся последней в жизни сигареткой
и закашлял, не веря своему счастью, а когда, испустивши дух, наконец-то
прокашлялся, из последних сил прошептал: -- Вы это, вы берегитеся, товарищ
Тюхин, окрутит она вас!..
-- Кто? -- захлебываясь, ужаснулся агонизирующий Тюхин-Эмский.
-- Ах, да все она же, она -- Даздраперма свет-Венедиктовна, каковая, откроюсь
вам по секрету, вознамерилася, дорогой мой товарищ рядовой, стати нашей,
товарищ Тюхин, императрицей! А что касаемо вас, то вас она, курва, хочит
назначить своим моргально-оптическим супругом!..
-- Мор... морганатическим?! -- помертвел погибающий.
Верный телохранитель что-то еще доверительно шептал ему на ухо, но Тюхин уже не
слушал. Ошарашенно соображая, он пялился в потусторонние, озаряемые
сундуковскими залпами небеса, простой, как газета "Правда", не монархист и даже
не дворянин...
Нет, прав, тысячу раз прав был Кондратий Комиссаров, которому я однажды по
пьянке подарил сервант: "Никогда не забирай взад тобой даденного, Тюхин, --
Боженька накажет!". Часы, золотые карманные "мозеры", вытащенные мной из
ватника несчастного Щипачева, именно они, проклятые, стали причиной
непоправимого, страшного ЧП, имевшего место в декабре 43-го года на крыше дома
¹ 32/34 по улице Салтыкова-Щедрина.
Когда я в очередной раз воскрес, Иона Варфоломеевич уже отстрелялся. Пышущий
жаром космический аппарат, свиристя сервомоторами, убирал пушки. Товарищ
старшина, весь багряный от зарева пожаров, в своей незабываемой позе -- правая
рука за лацканом кителя, левая -- за спиной, -- стоял на капитанском мостике.
Тускло светились его стальные зубы. Сияли медные пуговицы и значок
сверхсрочника. Поблескивали черные светомаскировочные очки на глазах.
Ощупав себя, я с удивлением обнаружил отсутствие каких-либо существенных
телесных повреждений. Таинственный феномен НЛО не только заживил мою новую
смертельную рану, но и аккуратно заштопал дырочку на ткани пижамы.
Озаренная огнями ночь уже подтаивала с востока. На Литейном полыхал Дом Старшин
и Сержантов. Дымился кинотеатр "Спартак". Я вспомнил красочное -- с
древнеримским революционером -- панно не стене, газировку в буфете,
одиннадцатикопеечное эскимо, вспомнил, как однажды у меня вытащили из кармана
билетик на "Тарзана в Нью-Йорке", -- я вспомнил все это и заплакал.
-- Шу, Витек, птычки жалко? -- не поворачивая головы, произнес, похожий на
капитана Нэмо, старшина.
Я не ответил. А чтобы этот кусок не видел моих тюхинских слез, я снял со
Щипачева его служебные окуляры, а поскольку там, под окулярами, оказались
широко распахнутые, как у всех здешних покойников, сияющие глазищи --
совершенно, скажу я вам, человеческие -- я перекрестился и, повторяю, чтобы он,
макаронник, не видел, как я плачу, надел черные очки на глаза, и взглянул через
них на самый красивый Город всех миров и народов и знаете, что я увидел? А
ровным счетом -- ничего!
-- Ну шу, усе понял, Тюхын? И нэчэго тут жалэть, и знаешь пучэму?.. Путуму шу
нуга усе это!
-- Ну... нуга?!
-- Эта, рудувуй Мы, кугда у тэбя нугу в гуспытале утымут, а уна усе равно
булыть!
Я растерянно озирался вокруг, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Я, как Ричард
Иванович, щупал воздух и ровным счетом ничего не понимал. Наконец, не выдержав,
я сорвал с окаянных глаз своих это спасительное оптическое приспособление, с
помощью которого можно было отрешиться от всего: от войны, от смертей, от
дорогого товарища старшины...
-- Да что ж вы за люди за такие! -- ослепнув от зарева пожарищ, горестно
вскричал я. -- Вы только посмотрите, посмотрите, Иона Варфоломеевич! Или... или
у нас тоже нету сердца?!
-- Ушибаешься! -- нахмурился товарищ С. и, сунув руку за пазуху, вытащил что-то
ярко светящееся, с электрическую лампочку величиной.
Нет, все-таки не зря где-то в глубине души я всю жизнь уважал его. Товарищ
старшина Сундуков походил теперь на Данко. И я устыдился горячности своей и,
переживая, переломил очки надвое.
-- Хвантом усе эта! -- сказал товарищ старшина. -- Нэ жизнь, а цырк-шапыто, а
умэсто Буга у ных -- Эмыль Кыо!
-- Мадула у них вместо Бога! -- прошептал я и товарищ старшина, услышав это
имя, скрежетнул челябинскими челюстями, которыми однажды на учениях он на моих
глазах перекусил танковый трос.
Прикурив от сердца, товарищ старшина бережно вставил его обратно в грудь и,
хмуря брови, сказал:
-- Усе тут ыллузия -- и дума, и вулыцы... И нэбо... И жысь!..
-- А смерть, смерть -- тоже иллюзия? -- дрогнувшим голосом вопросил я.
-- У самуе яблучко!
-- Постойте, постойте!.. А Даздраперма Венедиктовна, а ее приказ доставить
меня, Тюхина, в Штаб?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72