..
И вот однажды вечером, когда стемнело, мы втроем -- Скоча, Совушка и я (Рустема
не было, ему резали грыжу), мы шли мимо сарайчика и вдруг там, за дверью,
заколоченной крест-накрест, увидели свет. В дырочке от выпавшего сучка. И ведь
это я, малолетний Пронин, заглянул в нее и чуть не обделался от страха, потому
что за столом, освещенным свечным огарком, сидело никакое не привидение, а
самый настоящий шпион -- в зимней шапке -- это в августе-то! -- и в валенках! И
хотя этот тип сидел спиной к дверям, Совушка разглядел-таки, что правый
потайной его карман подозрительно оттопыривался. "Да там же у него, гада,
парабеллум!" -- побледнев, догадался он. И мы переглянулись, мы молча
посмотрели друг на друга и вдруг... побежали. Только не домой, в теплые
постельки, а к ближайшему телефону-автомату, на улицу Воинова.
Потом мы стояли у парадняка, а он шел под конвоем, с поднятыми вверх руками --
наш дворник Минтемир, Рустемов отец, который еще весной, то ли уехал в Казань,
как говорил нам Рустем, то ли заболел открытой формой туберкулеза и лег в
больницу Боткина, как утверждала Рустемова бабушка.
И когда они посадили его в "эмочку", товарищ старший лейтенант по фамилии
Беспрозванный подошел к нам, говнюкам, и спросил: "Кто проявил инициативу?". И
дружки мои закадычные -- Совушка и Скоча -- не сговариваясь, ткнули в меня
пальцами: "Это он!", а я, тогда еще ну совершенно не Тюхин, скромно потупил
счастливые, как детство, глаза свои...
Дырочка от сучка светилась неземным голубоватым светом. Я раздвинул доски --
вторую и третью по счету от дверей направо -- и пролез в сарайчик сквозь
образовавшийся проем.
То, что называлось Марксэном Трансмарсовичем, фосфоресцировало на верстаке --
безногое, безрукое, полупризрачное по форме, и уму непостижимое по содержанию.
В этом странном и, конечно же, неземном трансфизическом феномене более или
менее нормальным было разве что отсутствие глаз.
-- Аве, Тюхин, моритури тэ салутант! -- замерцав, прожужжало видение. -- Да вы
присаживайтесь, небось намаялись в дороге...
И я сел на деревянный ящик из-под молочных бутылок и вдруг почувствовал, что
смертельно, просто нечеловечески устал за эти годы.
-- Парамона кормили? -- спросил меня призрак. -- Ну, а рукопись мою прочитали?
-- И когда я сказал, что -- увы -- не успел, Марксэн Трансмарсович неожиданно
огорчился, даже потускнел.
-- Знаете, Тюхин, -- грустно сказал он, -- скоро ведь начнется война.
Настоящая, большая-большая... Точнее сказать -- Великая да еще к тому же и --
Отечественная. Вполне возможно -- последняя для нашего с вами мироздания.
-- Последняя, -- прошептал я.
Смолк далекий оркестр. Стало слышно, как высоко-высоко, куда раньше взлетали
только Скочины турманы, почти на пределе слышимости надсадно гудел моторами
бомбардировщик. Быть может, та самая "Энола Гей"...
Помню, я хотел что-то сказать Папе Марксэну. Важное. Не исключено, что самое
главное в своей дурацкой жизни. Я даже зажмурился, собираясь поглубже вдохнуть.
И тут в дырочку от сучка потянуло запашочком, который я не спутал бы ни с чем
на свете, даже страдая насморком. Пахнуло формалинчиком и сердце мое тоскливо
сжалось в предчувствии неотвратимой, неумолимо приближающейся беды.
-- Господи, -- простонал я, -- да ведь это же...
-- А я знаю, Тюхин, -- спокойно сказал Марксэн Трансмарсович, -- у меня ведь и
профессия такая -- знать все на свете. К примеру, друг мой, мне доподлинно
известно, что произошло с той страной, из которой вы изволили сюда сверзиться.
Я знаю, что стряслось в Таврическом дворце Его Величества Самого Старшего
Сержанта Всех Времен и Народов Г. М. Мандулы каких-нибудь пять минут назад.
Наконец, для меня не секрет, что случится с нами буквально через мгновение...
-- Что? -- непослушными губами вышепнул я.
-- Ну, во-первых, вы, Тюхин, сунете руку в карман и все-таки отдадите мне то,
зачем ходили в Задверье...
И я, склеротик этакий, хлопнул себя ладонью по лбу -- мамочка родная! -- я
достал из кармана пижамы такой с виду обыкновенный, чуть ли не балахнинской
спичечной фабрики коробочек. Я вынул его и с виноватой улыбкой на лице протянул
хозяину.
-- Ну, а теперь крепче держитесь на ногах, Тюхин! -- весело воскликнул мой
небесный тесть. -- Как у вас с нервишками? Тогда считаю до трех по-лемурийски:
мене, текел, фарес-упарсин!..
И не успела отзвучать последняя, непривычно длинная для нашего земного слуха
цифра, как толевая крыша над головой совершенно бесшумно, как во сне или в
сказке, взмыла вдруг ввысь, с треском слетела с петель дощатая дверь и
горемычная судьба моя вскричала ликующим голосом товарища капитана
Бесфамильного:
-- Фиксируйте, немедленно фиксируйте их!
Вспыхнули съемочные софиты, застрекотали кинокамеры. Два дюжих коммандос с
опрыскивателями, стоя на крыше соседнего сарая, принялись усердно опшикивать
помещение сарайчика.
Не знаю, что конкретно имел ввиду товарищ капитан, но лично меня Афедронов
зафиксировал профессионально. Я и ахнуть не успел, как он круто заломил мне
руки за спину. Согнутый в три погибели, я взглянул на товарища по несчастью
промеж ног своих и запоздалое "ах!" -- возглас несказанного, описанию не
поддающегося изумления -- непроизвольно исторгся из горестной груди моей. Под
воздействием химикатов фотопроявителя голубовато светящееся Нечто, словно хохмы
ради нареченное Вовкиным-Морковкиным, буквально на глазах стало обретать все
более и более отчетливые очертания.
-- Ну же -- смелее, смелее! -- подбодрил довольный товарищ капитан. -- И Христа
ради, -- поотчетливее в проявлении своей классовой сущности, Марксэн
Трансмарсович!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72