-- Коллега, от
души -- вас ждут совершенно неожиданные... м-ме... события!.. О, какие линии!..
Поздравляю! Головокружительная карьера!.. Секретная миссия. В некотором
аспекте, представьте себе, почти дипломатическая... Удача! Признательность
сильных мира сего!.. Высочайшая признательность... О, берите выше -- дружба и
даже, как это ни дико себе представить, -- любовь.
Господи, я и тут не удержался.
-- А как там насчет дальней дороги, казенного дома?..
Но Ричард Иванович Зоркий не принял моей совершенно неуместной иронии.
-- Ах, благородный друг мой, -- проникновенно опечалился он. -- Будет, не
скрою, будет и то, и другое. Помимо, так сказать, роз достанутся вам, голубчик,
и тернии. Ничего не поделаешь -- сами знаете какие нынче... м-ме... времена на
дворе... Горбачев-то как там?.. Ну да, ну да... Этого и следовало... Но вы
особо-то не переживайте: у вас лично это все, верьте мне, ненадолго. Омрачит и
пройдет, как набежавшее на светило облачко, как... как...
-- Как жизнь, -- горько пошутил я.
И Ричард Иванович всхлипнул и мягко, чуть ли не по-отечески, поправил меня:
-- Как смерть, как смерть, солнышко вы мое ненаглядное!..
Глава третья
Кромешная тьма (визуальный аспект). Я попадаю под трамвай

И вот мы уже идем. Мы перемещаемся из конца в конец моей необъятной, как
подземный гараж в Пентагоне, квартиры. Он впереди, постукивая металлической,
специально для инвалидов по зрению, тросточкой, я, держась за полу его
шуршащего, клеенчатого наощупь, плаща, -- за ним. Время от времени, впрочем
теперь уже и времени как бы и нет, поскольку деревянная дурочка из ходиков, его
олицетворявшая, перестала подавать признаки жизни, -- то и дело он,
споткнувшись об очередное препятствие, чертыхается, а я, на правах
гостеприимного хозяина и гида, поясняю: "Это книжный шкаф". Или: "А вот тут
осторожней! Тут у нас с женой "геркулес" в пачках". "Геркулес?! Какой еще к
чертям собачьим... м-ме... геркулес? -- недоумевает он. И я терпеливо его
просвещаю: "Это хлопья такие, овсяные. Ну, чтоб кашу варить... Ну, в общем
еда". -- "Еда?.. А что такое -- еда?"
Странный он, этот шаркающий во тьме домашними шлепанцами Ричард Иванович.
-- Спокойствие, голубь вы мой сизокрылый, -- говорит он. -- Главное --
выдержка, терпение и спокойствие. Человек -- он тварь ко всему привычная, а в
особенности -- наш... м-ме... русский. Уж на что демократия -- ан, и ту, как
таракан, пережил. А вы думаете, -- понижает голос, -- вы думаете он социализма
не переживет?! Тьфу, тьфу на вас, паникер вы этакий!.. Да и кто ж вам это
сказал, что... м-ме... устремляться можно-де только вперед? А вправо? Влево? А
назад, так сказать, супротив жизни?.. А?..
И тут он внезапно останавливается и теперь уже я, ткнувшись лбом в его
клеенчатую спину, чертыхаюсь.
-- Киса, киса! -- нежно кличет в гулкую глубину мой Вергилий, но тьма
потусторонне помалкивает.
И опять мы движемся в неизвестном для меня направлении. Тюкает тросточка,
шуршит плащ. Дважды он помогает мне одолеть лестницу. Тринадцать каменных
ступенек вниз, потом точно столько же -- вверх. Я считал. И судя по выбоине на
седьмой ступеньке, лестница была одна и та же...
И вот я снова по инерции тычусь носом во что-то твердое у него подмышкой.
-- Ну вот и все, кажется, пришли, -- переводит дух Ричард Иванович Зоркий. --
Тэ-экс, и где же они тут, наши ключики...
Он долго и безуспешно роется в карманах. Сопит, позвякивая мелочью, обхлопывает
себя.
-- Батюшки-светы, -- растерянно бормочет он, -- а ведь связочка-то
казенная!..
А меня вдруг точно осеняет. Господи, как нет-нет да и осеняло там, в прошлом
существовании.
-- Минуточку! Одну минуточку, -- говорю я, отстраняя Ричарда Ивановича. -- Тут,
кажется, ключи ни к чему...
И нащупываю его на дверной панели -- накладной, за четырнадцать долларов
купленный в Бруклине, на Фултон-стрит.
Щелкает секретная пипочка, я поварачиваю головку...
-- Только без паники, -- бормочу я. -- Спокойствие, терпение, выдержка...
Дверь у меня просевшая, я слегка приподнимаю ее за ручку. И он хватает меня за
запястье, этот несусветный Ричард Иванович, и шепчет, шепчет, попахивая
тухлятинкой:
-- Царица всемилостивая!.. От лица слу... О!.. Препокорнейше... Господи!
Господи!.. Ах, если б вы знали, если б вы только... Ах, дорогой вы мой товарищ
Тюхин! И ведь так-то кстати, так, не побоюсь этого слова, вовремя!.. И что, и
действительно, как на лифте?! Ну да, ну да... Нет, вы даже представить
себе...
-- Ну... ну, почему же... не... -- тужусь я. -- Да что ее перекосило, что ли?
Ну, почему же... не мо...
И дверь подается! Я тяну ее на себя, скрипучую, непривычно тяжелую, я открываю
ее и... слепну. Но теперь уже самым натуральным образом. Слепну от света, от
яркого, непереносимо весеннего света, так и резанувшего по глазам!
Заслоняясь рукой, как от электросварки, я делаю шаг на уличную панель, да-да!
-- на асфальтовую такую, изрисованную мелом, и жмурюсь, жмурюсь...
...и все плывет, все зыбится, как под водой. И голова кругом, как после затяжки
с голодной отвычки. И некто смутный, полурентгеновский, с белыми глазами, белой
козлиной бороденкой, взмахивая шляпой, тоже, заметьте, белой -- взмекивает:
-- Милости... м-ме... просим! Что?.. Что с вами, счастье мое? Так вы что --
всерьез, у вас что, действительно... м-ме... слепота?!
-- Да говорю же вам -- куриная, -- обливаясь слезами, говорю я.
-- А вот это зря! И чтоб -- ни-ни, ни в коем разе! Слышите?! На носу себе
зарубите: моргать, жмуриться, а уж тем паче -- тереть глаза таким, как вы,
строго... м-ме... возбраняется!
-- Таким, как... я?
-- Как вы -- незафиксированным! И давайте-ка, сокровище мое, в стороночку,
чтобы не мешать проходящим... м-ме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72