.. Или это кухонная электролампочка?..
Или это вся моя буйная поэтическая головушка начинает интенсивно, как плафон в
лифте, светиться. И что характерно -- источник свечения там, внутри, в моем
полыхающем нестерпимым огнем, в бедном моем, сожженном спиртом "Рояль"
желудке...
...а еще забавней наблюдать, как из водопроводного крана вылезает гоголевский
чертик...
А уж когда смотришь на эту, из-под коньяка, бутылку, так и разбирает смех, тоже
в некотором смысле -- гоголевский. Потому что на ней наклеечка, а на наклеечке
сделана рукой дорогой супруги надпись: "Фотопроявитель". Ну не юмор ли!..
...черненький такой, незначительный, с рожками, с хвостиком, и в шляпе, как
Дудаев...
А-а, так вот почему нашу невскую воду невозможно употреблять, не
взбалтывая!..
Я цапаю его за шкирку: а ну, сударь, сознавайтесь -- это не вы ли партизаните
по ночам в наших фановых трубах?..
И нечистый (он же -- анчутка, луканька, немытик, шайтан, диавол) --
съеживается, скукоживается, впадает на глазах у меня в ничтожество. Вот он уже
с гривенник, с коммунального клопа величиной. Чпок-с! И нету его, один только
слабый коньячный запашок на моих почти артистических, самопроизвольно
складывающихся в фигу пальцах...
И вот оно вступает, вступает... Вступило, елки зеленые, в меня -- нечто этакое
доселе неиспытанное и, увы, неописуемое!..
Ай да сосед! Ай да чеченский пирамидончик!..
Ау, люди! Я когда-то любил вас! Господи, да я прямо-таки изнывал от нежности к
вам, разумеется, не ко всем, к некоторым. К Экзюпери, например. Особенно, когда
он летал, летал. А в садах так же падала листва, а губы сами вышептывали: "Как
красивы женщины в Алжире на закате дня".
Впрочем это уже Камю. Но тоже француз, что и вынуждает меня, господа, перед
лицом адекватно сошедшей с ума, сорвавшейся в штопор действительности
торжественно заявить вам: "Считайте меня русским камюнистом, господа, ибо всю
свою несознательную жизнь, до последнего, можно сказать, вздоха я тоже торчал
от шишки на носу алжирского дея..."
Музыка! Божественная арфа! Бессмертный Петр Ильич! О, как я хочу вклиниться
между Одиллией и Одеттой умирающим лебедем Сен-Санса! Вот я умираю, умираю,
всплескивая руками, как Плисецкая... Нет, лучше, как Максимова. Или, как
Барышников, Михаил... Умираю, умираю... Кажется, уже умер!.. Да, все!.. Финита
ля коммерция!.. Острый кризис неплатежей... Полное и безоговорочное
банкротство, усугубленное вскрытыми налоговой инспекцией финансовыми
нарушениями... Фиаско!.. Гробовая тишина... Демократическая общественность
потрясенно молчит... все молчит, молчит... и...
И вдруг взрывается бурными аплодисментами по команде незабвенного старшины
Сундукова!..
Все встают!
О, звездный час! О, счастье!.. Не-ет, за стишки мне так ни разу в жизни не
хлопали...
Бра-аво-о!.. Би-ис!..
Ах, да полно же, полно! Ну какой же я, право, бис?! Это она, ведьмачка,
вернувшись наконец из своей, теперь уже закордонной Хохляндии, так и ахнет, так
и всплеснет белыми своими крылами, так и вострубит грудными своими контральто:
"От бисова душа!.." А всего-то и делов, что побитая посуда да сокрушенная
кикбоксингом югославская стенка...
О-о!..
А они все летят, летят на просцениум -- лютики-цветочки, на лету становящиеся
ягодками, фальшивые авизовки с помадными телефончиками, апельсины,
мандаринчики, лимонки...
Трах-таратах-тах-тах!.. Ложи-ись!..
...прицельно, по стеклам, из крупнокалиберного, бля!..
Ого! а это уже шестидюймовочка!..
Алло!.. Алло!.. Штаб? Докладываю: неприятель силами всего прогрессивного
человечества, при поддержке с воздуха... Есть, стоять насмерть!..
И ползком, ползком -- к оконной амбразуре.
За Родину! За Ста.. за Старую площадь!..
Гусь-хрусталевским хрусталем! Ломоносовским фарфором!..
Ого-о!..
"О, прикрой свои бледные ноги!"
Кажется, Брюсов.
...так точно, товарищ старшина, окружили гады!.. Слышите, слышите! -- они уже
стучатся! Как тогда, в сорок девятом, кулаками... Передайте нашим, товарищ
старшина: умру, но врагу свой единственный ваучер не отдам!.. Так и
передайте!.. Все, конец связи...
И вот я стою, и бутылка проявителя в руке, как последняя граната.
Как скульптура Кербеля или даже Вучетича.
Что, думаете взяли, экспроприаторы хреновы?!
Бум-бум-бум-бум!.. Тихо-тихо!.. Товарищ Ежов тоже состоял в коммунистической
партии, только зачем же двери ломать?!
"Именем... тарской... туры!.."
Взболтнуть ее, падлу, и -- винтом, винтом, чтобы разом, за один шоковый глоток,
елки зеленые!.. Й-ех, и жисть прошла, и жить не жили!..
Уп... уп...
О-о!.. О, какая га... И закуски... и за... ку... эту несусве... эту химию
вторым по... порошо-о...
На этот раз одеревенел не только язык. Одеревенело все. Руки. Ноги. Тулово.
Даже чужой пальтуган на мне -- и тот стал прямоугольно-фанерным. Как ящик для
голосования. Как гроб. А еще точнее, как лифт могилевского производства. Причем
ощущал я себя и кабиной и пассажиром в этой кабине одновременно. И это было так
же естественно, как тело, в котором -- душа. Там было зеркало и я в него
посмотрелся. Душа на первый взгляд выглядела довольно странно. Глаза, губы и
волосы у нее оказались какие-то неестественно белые. Приглядевшись, я пришел к
выводу, что это как фотонегатив. Но больше всего озадачили пуговицы на пальто.
Их было четыре и все с циферками. Как на панели кнопочного управления лифтом:
3
2
1
0
И хотя мозги были тоже какие-то опилочные, я догадался, что это, как впрочем и
все остальное, включая бабскую зажигалочку, конечно, не случайно. Гудя реле
третьей фазы, я вспомнил как целых полтора года изображал из себя механика по
лифтам. В юности, разумеется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72