разноцветные резиновые шары, кучки мраморных шариков. Каждый раз он останавливается возле ларька по пути к мосту, где с серединной точки разглядьюает бегущие поезда, заполненные грузами или людьми, в том числе и детьми. Составы везли их в далекие города, названия которых он часто слышал от взрослых дома. Париж, Рим, Каир. Эти имена ни о чем не говорили ему. Разве что означали иные места, отличавшиеся от города, где он жил, и куда, быть может, поедет, поскольку ему хотелось когда-нибудь их увидеть.
Итак, он бежал от блеклых тонов своей жизни, от неизменно одинаковых домиков с тесными комнатами, от света электрических лампочек зимним утром, от слов и разговоров, которые его не касались и не вызывали в нем интереса. Он бежал от правил поведения, навязанных ему, и от глубокого чувства холода и одиночества.
Так он начал делать первые шаги в мире, который сам себе сконструировал.
...Он проснулся от звука цепей, эхо которых лязгнуло в пустоте и безмолвии ночи. Уже знакомый удар болта, резко задвинутого в паз железной двери. Бледный свет лампочки вспыхнул, как всегда неожиданно для него. Он увидел лицо Овейса, будто слепленное из асуанского темного ила, маленькие темные глаза, белки которых были незаметны, — черные бусинки по обе стороны переносицы, как у зверька. Видно было,
как они шныряли, пытаясь найти то, что обнаружить невозможно. Над верхней губой — плотные седеющие усы с закрученными кверху острыми кончиками. Мясистые красные губы над квадратным подбородком что-то невнятно бормотали. Однако он понял.
— Вставайте. Получите вашу одежду.
Он сунул ноги в туфли, аккуратно стоявшие возле койки, и поднялся. Через раскрытую дверь в комнату повеяло прохладным воздухом. Он повернулся лицом к проему, за которым широко распахнулась темнота ночи. Глубокими вдохами наполнил легкие чистым воздухом. Стоял не шелохнувшись под освежающими волнами, пробегавшими по лицу, по неопрятным густым прядям волос, упавшим на лоб, по векам глаз. Ветерок обдувал шею, попадая за ворот рубашки, струясь по ребрам и животу.
— Одежду, говорю, заберите.
Внимание Азиза переключилось на Овейса, который стоял между раскрытой дверью и койкой. Его высокая, могучая фигура словно заполняла собой комнату. Он осмотрелся, глянул на руки Овейса, ища глазами сверток с одеждой, но не увидел. Окинул взглядом всю комнату. Когда его взгляд снова упал на дверь, глаза, привыкшие к включенному свету, впервые приметили тень другого человека, стоявшего снаружи в отсвете лампочки. Человек шагнул из сумрака в свет. Без очков близорукий Азиз не мог четко разглядеть черты его лица. Но человек приблизился и остановился в трех шагах от него. Теперь, когда Азиз хорошо видел его лицо, он испытал некоторое удивление. Среднего роста, с хорошей выправкой, незнакомец выглядел опрятно и даже щегольски в своей простой униформе цвета хаки. Движения экономны и четки — за ними скорее чувствовалась, нежели видна была, скрытая сила. Лицо гладко выбрито, черты его, точеные и мужественные, тем не менее выдавали чувственную натуру. В глазах светился острый ум, или ему только показалось?
Рука сжимала белый холщовый мешок. Он молча протянул его Азизу, глядя прямо в глаза. Азиз взял мешок и положил на постель. Овейс пробормотал:
— Откройте мешок. Надо проверить.
Азиз развязал шнурок своими тонкими длинными пальцами и вытряхнул содержимое на койку. Две белые шерстяные пижамы. На карманах вышиты голубой стежкой инициалы А. А. Два комплекта нижнего белья, кусок мыла "Люкс" в розовой пластмассовой мыльнице, зубная щетка, тюбик пасты "Кол-гейт", пара резиновых шлепанцев, большое желтое полотенце — в уголке коричневой стежкой те же инициалы, три пары серых шерстяных носков. Слабый запах парфюмерии и мыла. Заботливые руки матери: она знала, что ему понадобится.
Не впервые ей приходилось проявлять такую заботу. На миг перед его мысленным взором возникли ее голубые глаза, морщинистое, немного печальное лицо, ее улыбка, мелькнувшая и исчезнувшая, как солнце в далеком северном краю. Стукнуло сердце в груди, и образ исчез...
— Чего-нибудь не хватает?
— Да. Моих очков.
— Насчет очков ничего не знаю. Завтра комендант делает обход — скажите ему.
Овейс повернулся спиной к Азизу и вышел, слегка кивнув своему спутнику:
— Закроешь дверь, Мухаммед.
Грохот болта. Лязганье железной цепи. Свет погас, и вновь он погрузился во мрак и безмолвие...
Он разделся в темноте донага. Из-под мышек потянуло запахом пота. Странная мысль — почему так противен этот запах у других, а у себя даже приятен?.. Свое. Оно над всем преобладает. Все, что связано с собственной персоной, — близко, ценно, любимо. Даже свои ошибки трудно преодолеть, критично отнестись к ним. Как много всяческих мелочей, которые заполняют нашу жизнь. Не остается времени для самого важного, стоящего, что, собственно, и двигает нами, определяет наше бытие.
С ранних лет, сколько он помнит себя, жизнь была заполнена именно такими бесчисленными мелочами. Они связаны и с многолетней учебой — сначала в школе, потом в университете. И с работой врача после окончания. А попутно и с множеством других вещей, в которые он окунулся с головой, отдав им свои эмоции, свою жажду жизни. Казалось бы, в этом бурном калейдоскопе уже и нет места для собственного "я". Тем не менее на каждом шагу это "я" давало о себе знать. Отнюдь не скромное, но мощное, довлеющее своим присутствием и влиянием над всеми его поступками. Хотя, может быть, не всегда он и сам это сознавал. Теперь у него появилось время подумать об этом. Сколько угодно времени, чтобы вспоминать, размышлять о том, что произошло и что должно еще произойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128