Люди в красных фесках шагали взад-вперед по толстым коврам. Со стен на них взирала галерея портретов — предки, дяди и кузены королевской семьи. Застывшие взгляды, густые, округло подстриженные бороды. Художники изображали их во весь рост с мечом в ножнах у пояса, на груди ряды медалей. У них была военная выправка, хотя они никогда не воевали. Им принадлежали угодья, конюшни, скот, люди и рабы. Долгими глухими ночами здесь горели огни, золотые кубки с вином касались губ, в легком смехе за портьерами слышалась сдерживаемая ненависть, черные или золотистые пряди волос касались подушек. В сумеречных закоулках больного мозга созревали заговоры, больные тела предавались оргиям, а над всем этим царил старый юнец, человек, чьи настроения колебались между взрывами хохота и рычанием ярости. Он смотрел на мир глазами коварного глупца.
Те, кто был упрятан за дверьми камер шестой секции, все это знали. Потому что их судьбы были связаны с тем, что происходило в стране, и их поведение в тюрьме зависело от сведений о том, что творилось в городе. Один или два раза в неделю они переправляли из тюрьмы пачку писем друзьям, родным, журналистам в разные газеты, членам организации, к которой сами принадлежали, политическим и общественным деятелям, членам парламента. Каждый вечер письма на тонкой папиросной бумаге сворачивались в крошечные трубочки, которые можно было спрятать в швах на одежде, в каблуке, под носок, за щекой и в других тайниках.
Чтобы понять ситуацию, нужна была информация. По утрам они рассеивались по всей тюрьме. Источники информации были разные: газеты, офицеры, надзиратели, которые жили за пределами тюрьмы и являлись сюда на работу по утрам, врачи и санитары в госпитале, арестанты, которых навещали друзья или родные или которые побывали на лечении, на суде, допросе, те, которые только что попали в тюрьму или были переведены из другого места заключения. Но прежде всего это были письма, которые они получали тайно с воли. Все эти сведения нужно было перехватить.
Со временем пришел опыт. Как затеять дискуссию и повернуть ее в интересующее русло. Времени всегда было достаточно, чтобы потолковать с нужным человеком. Они научились обеспечивать себе бесперебойное поступление писем и газет, устанавливать тесную связь с другими блоками тюрьмы, особенно с теми, где могли им помочь и держать их в курсе событий. Организовали эффективные информационные системы, которые поставляли новости комитету представителей, собиравшемуся каждый день в разных камерах то утром, то днем, то под вечер. Там все изучалось, обсуждалось, анализировалось, сопоставлялось. Шел процесс составления целостной картины.
Благодаря этому Азиз многое знал о том, что происходит в столице и в других частях страны. Знал, что британские войска все еще находились в зоне канала и что конфронтация неизбежна.
Он перестал шагать, замер и прислушался. Вроде бы прозвучало его имя на фоне общего шума в здании. Он торопливо вышел и склонился над перилами галереи. У входных ворот стоял тюремщик, рядом с ним арестант с листом бумаги в руках выкрикивал имена.
— Повторяю! Больница Каср аль-Айни! Мухаммед Мухаммед Арафа, Али Мустафа Шорбаги, Азиз Омран...
С площадки ему махал рукой Абдель Гаффар. Сзади на плечо легла рука. Обернулся. Хильми широко улыбался.
— Значит, уходишь?
— Похоже на то.
— Увидишь небо, людей на улицах. -Да.
— Больница Каср аль-Айни. Там встретишь знакомых. Ты уже сколько здесь?
— Три года.
— Не жаль тебе терять профессию?
— Ты знаешь, иногда охота к ней вернуться. Но голова постоянно занята другим.
— А что Нация? Она знает, что ты сегодня выходишь? -Да.
— Значит, придет с сынишкой.
— Надеюсь.
— Счастливый ты.
Азиз не сдержал радостного смеха, и Хильми тоже засмеялся.
— Ты попытаешься задержаться в больнице?
— Да, разумеется.
Хильми обнял Азиза, потом несколько раз тряхнул руку в рукопожатии.
— С другими не надо прощаться. Лучше уйти незаметно^ не привлекая к себе внимания. У них тут везде глаза и уши. А нам ни к чему наводить их на мысль, что ты хочешь укрыться в больнице.
— Хотя бы с Сайедом. Уж с ним-то я попрощаюсь.
Он заметил, как Абдель Гаффар махал ему рукой, торопил. Азиз крикнул:
— Сейчас бегу! Минуточку!
Они быстро прошли к последней камере. Хильми раскрыл дверь ногой. Сайед сидел на полу, прислонившись спиной к стене. На коленях — зеленая записная книжка, в которую он что-то записывал. Оторвался от своего занятия и улыбнулся, увидев Азиза.
— А вот и жених идет. Нич-чего... Красавчик. Конечно, дорогой доктор, сегодня вы встретите вашу даму сердца.
Глаза его излучали тепло. Он поднялся и подошел к ним.
— А я вот попрощаться зашел, — сказал Азиз.
— Будешь добиваться, чтобы тебя приняли в стационар? -Да.
Сайед обнял его и крепко прижал к себе.
— Скучать без тебя будем.
— Даст бог, встретимся на воле.
Азиз направился к двери. Затягивать прощание не хотелось: он не любил разлук. Сайед окликнул его тихо:
— Азиз.
Он обернулся. -Да?
— Будь осторожен.
Они замерли в молчании. Взгляды встретились и разошлись. Азиз решительно вышел.
За массивными средневековыми воротами тюремного комплекса его ждал открытый грузовик. Он ухватился руками, закованными в наручники, за борт, уперся ногой и ловко перемахнул в кузов. Сидений здесь не было* и он прошел к кабине. Двое полицейских уже стояли здесь, и он оказался между ними. Их присутствие действовало угнетающе, но он предпочел молча перетерпеть.
Грузовик быстро ехал по улицам города. Все выглядело странно, неузнаваемо. Купола мечетей под утренними лучами солнца казались умытыми и сверкали чистотой, минареты пронзали ясное небо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128