Он быстро придвинул столик и сел на кровать. На мгновение задумался, опершись на ладонь подбородком. Что написать?
"Дорогой Махмуд!
Как у тебя дела? Я бы так хотел увидеться с тобой и поговорить, но это невозможно. А пока есть одно дело, которое надо уладить. Ты знаешь, Махмуд, как я дорожу дружбой с тобойг отношениями, которые нас связывают, идеями, которые мы с тобой разделяем. Точно так же относятся к тебе и другие товарищи.
Сегодня я узнал, что ты не выдержал и в чем-то признался. Это правда? Если такое случилось, то ты, возможно, и сам не осознаешь, какой это вред нанесет всем нам, включая тебя самого. Признание является юридически более сильным свидетельством против того, кто его сделал, нежели против тех, кого оно разоблачает. Не поддавайся на их уговоры, не бойся их угроз.
Думаю, нет нужды напоминать о том, что не существует уз крепче тех, которые связывают нас, единомышленников, потому что верю - ты предан нашему общему делу. Надеюсь, ты обдумаешь все серьезно и откажешься от тех признаний, которые сделал.
Я предлагаю связь через постукивание в стену. Азбуки Морзе я не знаю. Поэтому количество ударов будет соответствовать порядковому номеру соответствующей буквы алфавита. Если согласен, стукни три раза, сделай паузу и еще три раза - сразу как погаснет свет".
Одинокая звездочка мерцала в маленьком темном квадрате окна под потолком. Прохладная струя воздуха ласкала лоб, как нежная рука, пытающаяся снять нервное напряжение. Мысли уносились далеко-далеко — к этой мерцающей звездочке, к лунной дорожке, по которой шли влюбленные, к шелесту волны, набегающей на темный берег.
В этих грезах разум искал защиты от треволнений борьбы, которые терзали сердце. Да, он мысленно искал утешения на морском побережье в эту ясную летнюю ночь. Но ему не удалось обмануть себя — больше всего на свете он жаждал услышать сигнал из-за стены. Его ухо буквально слилось с безмолвной стеной. Время от времени, когда он отвлекался от своего бдения, перед его мысленным взором почему-то возникали широко раскрытые глаза, глядящие страдальчески во мрак.
Он встал и подошел к резиновой параше в углу камеры. Потом медленно, опираясь на столик, сел на койку. Но, еще не успев откинуть жесткое одеяло, услышал три легких удара в стену. Пауза. Еще три удара.
Сердце от волнения дало перебой. Прильнув правым ухом к стене, он начал бить ладонью в стену. Бил исступленно, изливая чувство облегчения и растущего ликования. Бил, словно пытался развалить проклятый холодный барьер, отделяющий его от человека, которого он хотел обнять.
Так начался этот трудный, но такой нужный диалог сквозь стену во мраке ночи. Стук тамтамов в джунглях. Язык немых. Два человека лежали по обе стороны стены и, преодолев разделявший их барьер, разговаривали всю ночь до рассвета. Пот заливал их лица, кровь сочилась из костяшек пальцев, немели мышцы от усилий, болел позвоночник.
Последние буквы алфавита требовали особого напряжения: не ошибиться при подсчете ударов. Послания были до предела сжаты. Но они несли самое главное — веру в человека, в его способность выбраться из пропасти, в которой он погребен. Как при обвалах в шахте, когда люди, отрезанные от внешнего мира, растаскивают глыбы, разбивают их кирками, роют пальцами и ногтями путь вверх, к свету.
Ум и сердце не желали сдаваться и нашли язык, которым сумели передать раскаяние в минутной слабости, которая могла погубить все, ради чего человек жил.
Вначале было слово. Слово сделало нас людьми. Слово это — свобода, любовь, дружба, борьба, самовыражение. Подлинная неволя — это навязанная тишина. Тишина смерти, тления, безумия.
Час за часом они обменивались друг с другом словами, которые проникали сквозь стену. Потом кто-нибудь из них выстукивал: "Я устал", и наступала пауза.
— Как дела?
— Неважно. Мать умирает.
— Кто сказал?
— Они.
— Наверно, лгут.
— Не понял.
И снова мучительный процесс складывания слов из ударов.
— Наверно, лгут.
— У нее слабое сердце.
— Они умышленно пугают тебя.
— Повтори.
Пот струился по лицу Азиза. Он облизнул суставы пальцев, покрытые белой краской. На вкус —мел. Вспомнил: кальций полезен детям. Увидел большие черные глаза, блестевшие, как антрацит, с молочного цвета белками. Густые брови, сросшиеся на переносице. Пухлая ручонка протягивает листок бумага. Звонкий детский голосок: "Папа, а пап! Смотри, как я раскрасил. Красиво, правда?"
Видение исчезло. Глаза снова видели только стену, и снова стук пальцев, на этот раз — с отчаянием.
— Они умышленно пугают тебя.
— Не расслышал.
Приступ бессильного гнева. Что за тупица! Почему не понимает простых слов? Усилием воли Азиз подавил раздражение. Может быть, Махмуд ни при чем — удары слабоваты.
— Слушай внимательно. На этот раз он понял.
— Наверно. Они грозились арестовать ее. В сердце остро кольнуло.
— Не верь ничему. Они пытаются сломить твое сопротивление.
— Думаешь, они не сумеют?
У Азиза перехватило дыхание от напряжения. Пальцы застучали решительней.
— Мужайся, Махмуд. Не сдавайся так легко.
— Мне не дают курить.
— Это несерьезно.
— Я уже на пределе.
Азиз отчетливо представил себе его округлое лицо, взгляд большого ребенка, с тоской глядящего в темноту.
Стук зазвучал торопливо, почти как у радиста, передающего послание азбукой Морзе. Паузы стали короче, быстрее составлялись слова. Азиз время от времени облизывал суставы пальцев. Они болели, и на языке ощущался солоноватый вкус крови.
— Держись, завтра передам сигареты через Али.
— Спасибо.
Азиз задумался над тем, как перейти к самому главному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128