Пятно голубого неба вызывало трепет в сердце, а ветка с зелеными листьями, клонившаяся на ветру, навела его на мысль привязать свернутое жгутом одеяло к стальной решетке и несколькими сильными движениями рук подтянуться вплотную к оконцу. Когда приносили обычную миску желтой чечевицы, он жадно поглощал ее, собирая остатки с металлической тарелки кусочком темной лепешки.
Странным было это неожиданное ощущение счастья. Оно никак не вязалось с жестокостью и безобразием окружающего, с попытками унизить его, уничтожить как личность. Откуда вдруг это чувство? Как оно возникло в нем?
Да, в то утро, едва он проснулся, он ощутил радость бытия, и с тех пор это чувство не покидало его. Объяснить его он не мог, как не мог и найти его причины. Но оно наполняло его, как вода, хльшувшая в построенный человеческими руками канал. Он стал вспоминать детали своей необычной встречи с Хусейном. Момент за моментом. Как кадры из фильма. Восстанавливая в памяти каждое слово в их диалоге, все движения, открытую и скрытую борьбу чувств, вырвавшиеся на волю примитивные инстинкты и противоречивые эмоции, он заново пережил весь драматизм их встречи с начала и до конца.
Жизнь сама по себе полна скрытого трагизма. Но порой в ней возникали ситуации, которые обнажали этот трагизм до конца. Пусть это были события мелкие по сравнению с теми, что потрясали мир, такие, как разрушительные войны, эпидемии, косившие людей тысячами, голодный мор. Но среди, казалось бы, незначительных событий было одно, которое перевернуло все его представления о жизни.
Он отчетливо помнит тот день. Улица Сулеймана-паши, заполненная праздными толпами людей. У всех приподнятое настроение накануне выходного дня. Вечерело, и возле сверкающих витрин останавливались зеваки. Азиз помнил и собственное чувство беззаботности в тот вечер. Он мог позволить себе передышку после утомительного дня в больнице. Возле лавки восточных сладостей он заметил толстую женщину, а рядом с ней маленького ребенка со светло-карими глазами на округлом детском лице. Мальчик не мог оторвать взгляда от витрины, где были выставлены нуга, козинаки, печенье, кунафа с фисташками, финики в загустевшем сиропе, пряники, пирожные с миндалем, леденцы, горки тертого кокосового ореха, подносы с шоколадками в серебристой фольге. Все это ярко освещалось неоновыми огнями.
А мимо проходили люди, громко смеясь, по черному асфальту мягко скользили автомобили, встречались взгляды молодых людей, ищущих любовных приключений.
И вдруг звонкий голос ребенка, выделяясь из монотонного шума автомобилей и толпы, что-то произнес. Азиз не расслышал слов, но невольно взглянул на крошечную фигурку возле витрины. Он увидел, как женщина повернулась к ребенку и дала ему сильный подзатыльник. Азиз ощутил мгновенный шок, будто его самого ударили плетью по голове. Придя в себя, он посмотрел на ребенка, который стоял неподвижно, не понимая, что случилось. На его лице отразилась целая гамма чувств: страх, боль, недоумение, обида и смирение. Казалось, он спрашивал: за что? почему? —и тут же просил прощения, пощады. В душе Азиза словно что-то надломилось. Он понял, как трагично одинок человек в этом мире, которого он не создавал и которого не понимает, в мире, где несправедливость подстерегает его на каждом шагу, где его ожидают предательские удары, и чаще всего от тех, кто всех ему ближе.
Человеческое существо — в нем уживаются сила и слабость. Что помогает ему выстоять в те страшные моменты, когда граница между сопротивлением и капитуляцией, благородством и падением, честью и бесчестьем становится лишь тонкой нитью, готовой оборваться в любую минуту?
И что заставляет эту тонкую нить, отделяющую волю к борьбе от капитуляции, свободного человека от пресмыкающегося, порваться в какой-то момент? Порваться и превратить человека в вещь, которую другие используют по своей прихоти, как сапожную щетку, полирующую модные туфли хозяев и тяжелые башмаки тюремщиков.
Ты, Хусейн... Что заставило тебя так внезапно измениться, превратиться в орудие в их руках, в инструмент, которым они пользуются по своему усмотрению? Ничто как будто не предвещало такого финала для тебя. А может быть, в тебе всегда гнездились семена предательства, таились признаки слабой душонки, только мы, не имевшие жизненного опыта, этого не замечали? Когда я думаю об этом, Хусейн, меня охватывает чувство полной беспомощности и растерянности. В такие моменты мне кажется, что я ничего не понимаю в жизни и совсем не разбираюсь в людях. Что же заставило тебя так низко пасть?
Ты был довольно холодным человеком. И даже в ситуациях, когда для человека так естественно проявить свои чувства, ты всегда оставался бесстрастным. Теперь я думаю, что это была не способность контролировать свои эмоции, а врожденная холодность натуры. Да, ты прибегал к преувеличениям, когда хотел представить вещи в нужном тебе свете. Порой эти преувеличения граничили с ложью, особенно когда дело касалось тебя лично, когда тебе было необходимо утвердить себя в роли лидера. Тебе нравилось говорить о себе, твое самолюбование не имело границ.
Эти воспоминания были мелкими штрихами к портрету, который дорисовала сама жизнь. Азиз и раньше замечал эти мелочи, но не придавал им значения. Но один эпизод он не сможет забыть никогда — как Хусейн с бессмысленной жестокостью ударил сына дядюшки Абдаллы, когда осматривал его глаза. Мелкий эпизод, но уж очень идущий в разрез с разглагольствованиями Хусейна о справедливости и гуманности.
Азиз теперь припомнил и другие детали. Отец Хусейна был торговцем, и сын частенько употреблял словечки из коммерческого лексикона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128