На несколько мгновений показалась его могучая фигура, прямая, как дуб под штормовым ветром, и вскоре исчезла под ударами множества кулаков и черных башмаков, бивших со звериной яростью.
Ряды арестантов, босоногих, одетых в синие рубища, молча стояли, наблюдая за происходящим. И среди этого молчания с пугающей отчетливостью был слышен странный звук, доносившийся из кучи копошившихся, наносивших удары тел. Словно голодный монстр рвал зубами на части свою добычу.
Казалось, Абуль Вафа был окончательно погребен под грудой тел, как вдруг в этой стене образовалась брешь. Все увидели, как стоявший на четвереньках Абуль Вафа медленно поднялся на ноги и спокойно огляделся вокруг, словно ища глазами кого-нибудь, кто пришел бы ему на подмогу.
Но они не дали ему опомниться и вновь набросились на него с удвоенной яростью. Он согнулся под обрушившимися на него ударами защищая тело могучими руками, пряча голову. Но не удержался на ногах и, упав на колени, скрылся под грудой навалившихся на него тел.
Так начался первый день для Абуль Вафы в аль-Урди. С того момента он не знал ни минуты покоя. Не мог пройти мимо охранника, чтобы не получить удар плеткой по голове, пинок башмаком или пощечину, и все это от людей, превратившихся в тупые машины-молотилки. Когда он толкал вагонетку вдоль песчаных дюн, бесконечная цепочка охранников превращалась в длинную цепь засад. Они, затаившись, поджидали его приближения, чтобы пустить в ход палки, плети, башмаки.
Что такое для александрийского грузчика миска чечевицы, три заплесневелых лепешки и кружка бузы в день? В свое время он весь заработок тратил на еду. Теперь он был обречен на голодное существование, и долго ему было не протянуть. Он терял в весе не по дням, а по часам. Мышцы таяли, обнажая рельеф скелета из крупных костей, руины великолепного гиганта, внушавшего некогда страх своей мощью. Прошло немного времени, и он превратился в скелет, обтянутый пожелтевшей кожей.
Серым пасмурным утром восемьдесят дней спустя после того, как Абуль Вафу доставили в аль-Урди, скованные цепью люди проснулись, как обычно, под вопли горна. Заворочались, сбросили тряпицы, заменявшие одеяла, и сели, растирая застывшие ноги. Встали один за другим. Но когда короткая колонна попыталась двинуться, какая-то тяжесть помешала им сделать это. Глаза поискали в сумраке и увидели неподвижное тело. Сбежавшиеся охранники принялись тыкать в него палками, дергать за цепь, но он продолжал лежать не шелохнувшись.
Его переправили обратно в каирскую центральную тюрьму. Однажды, когда теплым апрельским утром Азиз, крадучись, шел по коридору мимо зеленых карточек на вновь прибывших, он увидел знакомое имя и номер камеры, в которую поместили Абуль Вафу.
Азиз вставил массивный ключ, выпрошенный у Абдель Гаф-фара, в замочную скважину и повернул его. Когда дверь раскрылась, он торопливо отнес ключ Абдель Гаффару и вернулся в девяносто седьмую камеру. Толкнув дверь плечом, вошел.
В первое мгновение комната показалась ему пустой. У стены напротив — полмиски молока, поверхность которого покрыта сероватым налетом пыли, букашками, частицами копоти из дымящей трубы прачечной. Рядом валялась одеревеневшая лепешка хлеба. Пустая параша в углу, ведерко питьевой воды — на поверхности воды тоже пыль, мусор, насекомые. Оба ведерка стояли рядом. Ночью можно было легко их перепутать, но жильцу камеры, видно, все было безразлично.
Слева у самой стены он увидел вытянутую фигуру, прикрытую ветхим тонким одеялом, вокруг которой роились мухи. Их, казалось, ничем не испугаешь, не прогонишь.
Из-под одеяла вытекала беловатая жидкость, окружая бордюром накрытое тело, за исключением той части, где угадывалась голова.
Азиз стоял в нерешительности посреди комнаты, охваченный чувством отвращения. Омерзительно было зрелище скопища жадно сосущих мух и этой беловатой жижи, медленно стекавшей на пол камеры.
Собравшись с духом, Азиз осторожно подошел к тому месту, где находилась голова, и приподнял край ветхого одеяла. В этот момент Абуль Вафа открыл глаза. Они равнодушно взглянули на Азиза. В них было равнодушие человека, который перестал чувствовать или понимать что-либо, различать вещи и людей вокруг. Взгляд их был пустой, немигающий, почти безумный. Глаза мертвого тела, в котором все застыло в неизменном положении. Рот слегка приоткрыт, из уголка стекает тонкой струйкой белая слюна. Губы стали тонкими, бледными, с синевой. Высохшее лицо испещрено множеством морщинок.
Азиз стянул одеяло чуть пониже. Складки кожи на остове тела, выступающая вперед нижняя челюсть придавали ему сходство с доисторическим животным.
Азизу казалось, что он видит перед собой уродливое тело умирающего дряхлого старика. Он отбросил одеяло. Туча черных мух поднялась с гудением и тут же облепила лежащую фигуру. Азизу чуть дурно не стало от открывшегося перед ним зрелища. Скелет из крупных костей, выпиравших под кожей, и по всему телу зияющие раны: плоть разлагалась еще до того, как наступила смерть. Глубоко в ранах копошились сотни белых червей, непрерывно терзая беспомощное, бесчувственное тело.
Азиз снова прикрыл тело одеялом, взял большую, безвольно повисшую руку и прошептал:
— Абуль Вафа...
Глаза отрешенно смотрели на него. Только едва заметно зашевелились губы, словно силясь что-то произнести.
- Абуль Вафа, ты меня слышишь? — Он повторил этот вопрос несколько раз с отчаянной настойчивостью. — Абуль Вафа, это я, Азиз. Ты не узнаешь меня?
В какой-то момент ему послышался невнятный звук. Преодолевая отвращение, он наклонил ухо поближе к губам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128