одна нога еще по эту сторону, а другая уже занесена над бездной. Осторожно движешься вперед, стараясь удержать равновесие, как канатоходец. Впервые это случилось с ним несколько лет назад, когда из соседней камеры исчез Махмуд. Именно в те дни мысли стали путаться в голове Азиза — какой-то незримый вихрь неумолимо увлекал его в пропасть. Тогда Азизу очень не хватало опыта, который пришел с годами. Теперь-то он знал, как важно чем-то занять себя, находясь в одиночном заключении. А в тот раз его спасла случайность: однажды утром, когда ему казалось, что он уже почти сходит с ума, дверь камеры резко распахнулась и на пороге появился тюремщик. Он приказал Азизу собираться и сунул ему в руку желтую карточку. Азиз закинул за плечо узелок с пожитками и последовал за ним. Они спустились по железной лестнице, пересекли тюремный двор и направились к зданию администрации. По пути Азиз ломал голову: что его ожидает? Чего они от него хотят?
Шесть месяцев минуло с тех пор, как его перевели в александрийский район тюрем Хадра. Это произошло после неожиданного исчезновения Махмуда из соседней камеры. Расследование закончилось безрезультатно, и в Азизе с каждым днем крепла надежда на то, что его освободят. Но в минуты черной меланхолии ему казалось невозможным, чтобы его вот так просто взяли да отпустили. А потом наступило то холодное туманное утро. Скрежет ключа в замке...
Спускались по лестнице среди шума пробуждающейся тюрьмы. Гул тысяч голосов, лязг стальных ключей, вставляемых в замочные скважины, скрежет металла. Вереницы призраков в синих одеждах. Открытые двери камер выплевывали их в коридор. В их руках металлические параши. Железная огромная клетка наполняется смрадом.
Азиз шел вдоль вереницы узников, тащивших перед собой параши, расплескивая их содержимое на пол. Шел бездумно, автоматически, привычно обходя людей, извергнутых из недр многочисленных камер, либо вклиниваясь между ними. Все они торопились в сортиры. Их голоса сливались в единый монотонный гул.
Противоречивые чувства овладели им в этой сутолоке, бросая его из одной крайности в другую. От ужаса перед неведомым, сжимавшим сердце свинцовыми пальцами, он вдруг переходил к надежде, порхавшей легкомысленной, пестрой бабочкой над садами и лужайками, речными протоками и цветами. Свобода! В мечтах он уносился туда, к знакомому белому дому среди зеленых крон, взлетал по лестнице мимо первого и второго этажей, добирался до третьего. Звонок. Открывается форточка... Нет! Сразу открывается дверь, потому что нет ни времени, ни сил ждать того момента, когда его взору явится печальное морщинистое лицо. Мать поначалу не верит своим глазам. Ее губы дрожат, в глазах слезы. Он прижимает к груди ее хрупкое тело, блаженно замирает...
Они проходят через железную дверь, тюремщик следует по пятам. Комната дежурного офицера. Узкое помещение загромождено мебелью: три канцелярских стола, коричневый кожаный диван, пара-тройка стульев. Два тюремных чиновника о чем-то беседуют. На одном из них черная полицейская форма. Другой, в штатском, обращается к Азизу:
— Доброе утро, доктор Азиз. Никак вы нас покидаете сегодня?
— Куда?
— Не знаю, не знаю.
Мелькает мысль — значит, не на свободу. Вот и упорхнула пестрая бабочка за черную тучу. Куда же тогда? Впрочем, что толку гадать? Скоро все выяснится. Что бы ни случилось, ему это теперь уже безразлично.
— Какие-нибудь ценные вещи сдавали? -Да.
— Получите их и возвращайтесь сюда-Тюремный надзиратель провел его в другую комнату.
Молодой служащий вручил ему бумажник, часы, пожал руку и ободряюще улыбнулся. Раскрыв бумажник, Азиз увидел фунтовую ассигнацию. Она лежала там же, где он оставил ее в ту ночь, когда его арестовали.
Они вернулись в офис. Тюремные чиновники, судя по отдельным репликам, сосредоточенно обсуждали последние перемещения и назначения. Ожидание затягивалось, и надзиратель позволил себе деликатно кашлянуть. Полицейский офицер обернулся к нему.
— Что, готовы?
— Так точно, готовы.
— Обыскали его?
— Так точно.
Офицер подошел к Азизу, быстрыми скользящими движениями ладоней ощупал сначала плечи, потом грудь, живот, поясницу. Сунул руку между ног, опустил ее к коленям и сказал:
— Снимите ботинки. — Потом бросил тюремщику: — Осмотрите туфли и ступни, чтобы я*видел.
Азиз ободряюще посмотрел на надзирателя, давая ему понять, что нисколько не возражает. Тот смущенно отвернулся, нагнулся и приподнял одну, потом другую ступню Азиза, через носки прощупал пальцы ног. Взяв в руки ботинки, перевернул и потряс каждый, потом резко выпрямился и, отдавая честь, сказал:
— Все в порядке.
— Вызовите наружную охрану.
Вошел полицейский в черном мундире с латунными пуговицами, в огромной красной феске, нахлобученной до бровей.
— Надеть наручники!
Азиз положил белый холщовый мешок с вещами на пол, протянул руки. Черные стальные браслеты защелкнулись на его запястьях.
— Вперед!
Офицер наспех пожал руки коллегам, и маленькая процессия двинулась через тюремный двор к массивной деревянной двери, напоминавшей ворота средневековой крепости. На улице их ждал полицейский фургон. Азиз влез в него, полицейский проследовал за ним. Оглянувшись, Азиз увидел длинное желтое здание тюрьмы с рядами маленьких зарешеченных окошек.
Он так и не смог выяснить, отчего его перевели в другую тюрьму. Потянулась вереница однообразных дней. Ничего не происходило. Три раза в день он ел, в положенное время укладывался спать. Как всегда, много думал о прошлом, реже — о будущем.
Но однажды теплым вечером, когда жизнь в тюрьме уже затихла, дверь с грохотом отворилась и в камеру вошел широкоплечий человек в офицерской форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128