В следующее мгновение разрыв сомкнулся — рана закрылась прежде, чем начала кровоточить.
Комья горящей материи полетели через ограду. Людские волны вновь ринулись вперед с остервенелой настойчивостью. Предостерегающе зажужжали над головами еще более плотные осиные рои, и Азиз почувствовал, как грохот разрывов стал медленно приближаться, нарастать.
Толпа вновь раскололась. Плоть разверзлась под скальпелем хирурга, только на сей раз из раны хлестала кровь. Алая кровь хлынула на черный асфальт. Отовсюду доносились крики, стоны, свист пуль, грохот взрывов. Сквозь эту фантасмагорию звуков все отчетливее слышалось скандирование, к которому присоединялись все новые и новые голоса. Взвились языки пламени — пальцы, отчаянно цепляющиеся за небо, перечеркивающие его столбами черного дыма. Цветом крови окрасились тротуары и мостовые. Жар стиснутых тел, посвистывание разрывных пуль, яростные рукопашные схватки, липкая теплая кровь — все это превратило огромную площадь в кромешный ад.
Очнувшись, Азиз увидел, что стоит над чьим-то телом, съежившимся в позе спящего человека, с рукой, подсунутой под голову. Струйка крови стекала с подбородка на белый воротничок сорочки. А лицо... На мгновение у Азиза помутилось в глазах. Ничего не соображая, он смотрел на остекленевшие глаза, на застывшую гримасу удивления и боли. Он узнал этого человека, преодолевая внутренний протест, нежелание верить собст-венным глазам.
Перед ним был Асад.
Все вокруг исчезло. Азиз остался наедине с этим безмолвным застывшим лицом, видя его то издалека, как в перевернутый бинокль, то вплотную. Механически, профессиональным жестом стал прощупывать пульс. Что-то как будто шевельнулось под кожей. Но рука была холодной. Он обхватил ноги Асада возле колен и начал тянуть к тротуару. Тело оказалось тяжелым, но Азиз тащил его, напрягая все силы. Кое-как удалось уложить его на тротуар. Азиз лихорадочно огляделся по сторонам и увидел рядом смуглую девушку, которая, как выяснилось, помогла ему оттащить Асада с мостовой. Азиз посмотрел на нее невидящим взглядом.
— Доктор Азиз... Я - Кадия... Помните?
Он молчал некоторое время, будто не слышал ее. Потом вдруг встрепенулся:
— Скорей... Машину... Нужна машина.
Она немедленно скрылась в толпе, а он остался ждать, глядя на происходящее вокруг отрешенно, почти равнодушно. Толпа отступала с площади шаг за шагом, как отступает армия, сражаясь за каждый клочок земли. Девушка появилась так же внезапно, как и исчезла, молча указала рукой на маленький автомобиль. Из него вылез широкоплечий парень в коричневой кожанке, на глазах очки в массивной оправе. Он помог Азизу перенести безжизненное тело в машину. Азиз сел на заднее сиденье, рядом с Асадом, придерживая его за плечи, чтобы он не свалился головой вперед. Нация села рядом с водителем.
Они медленно двигались сквозь толпу, то и дело останавливаясь. При каждой вынужденной остановке громко кричали: "Раненого везем! Скорее!" Тотчас находились добровольцы, расчищавшие перед ними путь. Добрались до пункта скорой помощи, въехали во двор прямо ко входу в приемный покой.
Асада положили на стол, покрытый грязной резиновой подстилкой. Спустя несколько минут появился молодой врач в белом халате, с черным стетоскопом, болтавшимся на шее. Взял рукой запястье, нащупывая пульс, большим и указательным пальцами приоткрыл безжизненное веко. Потом откинул окровавленную сорочку и приставил стетоскоп к левой стороне груди. Азиз смотрел на грудь Асада.
— Сожалею... Он мертв.
Некоторые слова навсегда застревают в памяти. Отныне всякий раз, слыша слово "мертв", Азиз тотчас представлял себе молодого врача в коротком белом халате, с черным стетоскопом, / болтающимся на шее. Распростертое на столе тело. Красноватая грязная подстилка из резины, воротничок белой сорочки, запачканный кровью, стекающей с подбородка. Руки лежащего кажутся непомерно большими, добротные английские ботинки, покрытые пылью, выступают за край стола. Копна густых черных волос, белое парафиновое лицо. Прежде оно никогда не бывало неподвижным. Все на нем непрерывно менялось: улыбка, хитринка в глазах, лоб, то морщившийся, как водная гладь под дуновением ветра, то разглаживавшийся, когда наступал штиль. Теперь это лицо более не видит, не выражает ни гнева, ни радости: Асад мертв.
"Мертв" — для Азиза это слово ассоциировалось с занавесом, опустившимся в конце спектакля. Он механически двигался, отвечал на чьи-то вопросы, не сознавая смысла того, что произносил. Он словно иссяк, высох изнутри, утратив способность переживать. Официальные формальности были завершены без проволочек, и тело отправили в морг. Азиз пришел в себя лишь в автомобиле; девушка сидела рядом с шофером, который вез их куда-то по опустевшим улицам.
— Куда, доктор Азиз? Куда ехать? — спрашивала девушка.
— В сторону Гелиополиса... В Аббасию.
— Вы там живете? — спросила она.
— Нет.
— А почему в Аббасию?
— Мне надо к нему домой.
— Прямо сейчас?
— Мать ждет его возвращения.
Она судорожно вздохнула, всхлипнула.
-Одна?
-Да.
— И вы ей скажете, что произошло?
— Не знаю. Я вообще не знаю, что делать.
В его голосе прозвучало отчаяние. Несколько минут ехали молча, потом парень спросил:
— Какая улица?
— Улица Баруди.
Снова замолчали. Каждый был занят собственными мыслями. Азиз чувствовал себя разбитым. Он сидел неподвижно, застывшим взглядом провожая проносившиеся мимо деревья и дома. Так проносятся телеграфные столбы в окнах поезда. Из оцепенения его вывел голос молодого водителя:
— Помните номер дома?
— Тридцать четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128