Ни разу не посягнул он на тюремный паек или чужие деньги, зашитые в униформу. Не участвовал он и в обычном тюремном бизнесе, которым занимались другие надзиратели: торговлей из-под полы табаком, опиумом, гашишем и множеством других вещей, которые приобретались на черном рынке, контролируемом могущественными гангстерами. Он не страшился самых влиятельных главарей, бандитов и убийц, потому что глубоко в душе этого человека лежало непоколебимое уважение к властям, к установленному порядку вещей, словно все это было создано по воле аллаха. Для него это и было царством божьим, а все вопросы, сомнения, бунтарство он считал ересью. Абдель Гаффар был идеальным орудием тирании.
Приказам он подчинялся слепо. Аллах повелевал небесами, а на земле его наместником был начальник тюрьмы. Приказы надо было выполнять не думая. Тюремные законы и Ко рай были в равной степени священны для него и служили руководством к действию. Слова "приказ" и "дисциплина" он произносил благоговейно. Инструкции не подлежали обсуждению. Они были частью незыблемого порядка вещей, сил, контролировавших мироздание. Они приходили свыше, от властей на небесах и на земле.
В карцерах он предавался любимому делу: весь день бил палкой по телам арестантов, без устали и не зная жалости. Из их ран струилась кровь, хрустели кости, а он, как верный пес, вонзивший клыки в жертву, не отпускал ее. Потом, виляя хвостом, бежал к хозяину, чтобы его погладили по головке и сказали: "Хорошо, Абдель Гаффар. Все правильно выполнил. В тюрьме порядок и дисциплину надо соблюдать". Он стоял навытяжку, выпятив грудь колесом, — впору нацепить медаль. "Бей их, Абдель Гаффар, ломай им кости и не бойся никаких расследований. Мы тебя всегда выгородим".
Он стал знаменитым. Кто в тюрьме не слыхал об Абдель Гаффаре Грозном? Его все ненавидели. Кто в тюрьме не призывал всех несчастий на его голову? Несколько раз на него нападали. Но он, как хищный зверь, всегда начеку, и реакция его молниеносна. С каждым неудачным нападением на него он становился только более неуязвимым, и попытки прикончить его прекратились.
Однажды утром толстяк послал за ним. В кабинете никого не было, кроме них двоих. Абдель Гаффар терпеливо ждал, пока начальник, сидя за своим столом, осматривал ногти. Наконец он поднял взгляд на него:
— Ты знаешь, Абдель Гаффар, как мы доверяем тебе, поручаем именно тебе нелегкие задачи. Пришла пора перевести тебя на другое место.
На лице Абдель Гаффара отразилось беспокойство: это все равно что перевести рыбу из воды на сушу.
— Почему, господин начальник? Я что-нибудь не так сделал?
— Нет, наоборот! Мы хотим поручить тебе дело поважнее.
— Как прикажете.
— Мы хотим поручить тебе политическое крыло. Они просочились повсюду в блоке "А", перешли все границы дозволенного. Вот ты и исправишь положение, научишь их уважению к порядку и дисциплине.
— Будет сделано, господин начальник.
— Сначала очистишь крыло как следует. Не оставляй ничего необычного. Никаких книг, ручек, бумаги, бритвенных лезвий, табаку, сигарет, чая. Ничего из того, что запрещено заведенным у нас порядком.
— Как прикажете.
— И еще. Я не хочу, чтобы двери держались открытыми. Только когда разносят пищу и меняют параши. Не больше часа в общей сложности за сутки.
— Как прикажете.
— Все. Отправляйся принимать крыло от сержанта Аталлы. Абдель Гаффар, как положено солдату, грохнул каблуками
об пол, отсалютовал дрожащей рукой, четко развернулся и промаршировал вон из кабинета.
Вот так получилось, что однажды утром после подъема они обнаружили, что у них новый тюремщик. Он быстрым поворотом ключа отпер дверь, просунул голову и внимательно, прищурив глаза, осмотрел камеру. После этого дверь закрылась. Они ощутили напряжение. Что-то тревожащее было в этом странном утреннем визите. Привыкли, что по утрам все двери отмыкались и они отправлялись по своим обычным делам — в туалет, сменить воду, помыться. Изменения в рутине означали, что назревает неприятность. Они учуяли ее каким-то шестым чувством, которое развилось в них в результате долгой, упорной Гмрьбы за свои права в стенах тюрьмы.
Утреннюю сонливость как рукой сняло. Они расторопно спрятали все, что могло подлежать конфискации, так как всегда ела в тай-
были готовы к худшему. Дыра, проделанная в полу, вела ник, куда помещалось все, что они имели. Начали с самого ценного — с книг. Укладывали осторожно, чтобы не порвать о края тайника. Азиз взглянул на названия: "Революция Ораби" ар-Рафи, "Глаза Эльзы" Луи Арагона, второй том избранных сочинений В. И. Ленина, "Начало и конец" Нагиба Махфуза. Двадцать книг их маленькой, но бесценной библиотеки. Поверх них уложили писчую бумагу, ручки, папиросную бумагу, незаменимую для тайной переписки, баночку чернил, табак, чай, сахар, личные письма и фотографии, наручные часы, расчески, лезвия и острый перочинный нож.
Азиз поднял диск черного асфальта, который они вырезали в полу, и заложил отверстие тайника. Хлебным мякишем зашпаклевали узкую щель вокруг диска и замазали мазутом. После этого сложили одеяла вдоль стен, положили пару одеял на циновку и уселись на них, скрестив ноги, в ожидании новостей. Снаружи доносились привычные звуки. Сочный теплый баритон из соседней камеры зычно пожелал всем доброго утра, а точнее, "утра жасминов". Они переглянулись с улыбкой. Этот голос проникал сквозь стены, как богатырский меч.
Так началась борьба между ними, и Абдель Гаффаром. Им на руку была самоуверенность нового надзирателя. Абдель Гаффар исключал возможность того, что его сочтут беспомощным, был слишком горд, чтобы обращаться за помощью к администрации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128