Тюрьма... Доведется ли ему когда-нибудь сидеть за семейным столом и с ложечки кормить своего ребенка? Доведется ли лежать рядом с Надией, чувствуя на груди тяжесть ее головы? Они будут тихо переговариваться, пока бледные лучи рассвета не просочатся сквозь окно и не закричит петух в соседском саду.
Однажды она сказала ему такие слова:
— Моменты безумия в жизни необходимы. Иначе человек никогда не разрубит связывающие его оковы.
Такая мысль пришла ей в голову задолго до того, как они прочли нашумевший роман Казандзакиса*. В то время он не понял, что она имела в виду. Прошли еще целые годы, прежде чем он начал понимать многие вещи. А в те времена его голова была занята только идеями равенства, борьбы за счастье всех несчастных и униженных, за обеспечение шерстяными одеялами нищих детей, ночевавших на тротуарах. Ради всего этого он отказался от комфортного существования, спокойной жизни, сытой еды, мягкой постели и избрал для себя долгий и нелегкий путь, полный опасностей. Те, кто считали его пустым мечтателем, жившим иллюзиями, доказывали, что ни ему, никому другому не удастся что-либо изменить. Были и такие, кто попросту считали его сумасшедшим.
Что ж, возможно, все это и было в какой-то степени безумием. Ведь в конце концов любые попытки изменить мир многим кажутся сумасшествием. Бунт — безумие, революция — безумие. Даже творчество гениального художника зачастую воспринимается людьми как безумие, потому что оно выходит за пределы привычного круга, ломает сложившиеся нормы быта и принятый уклад жизни, уводит с проторенной тропы, которой люди привыкли бездумно следовать.
...Коридор, бесконечный, как тоннель, вытянулся во всю длину огромной больницы на берегу Нила и был артерией, питавшей ответвления за стеклянными дверьми, располагавшимися через равные промежутки. По коридору взад-вперед двигались пациенты — призраки, ищущие нечто безвозвратно утраченное. Азиза несло как песчинку в этом потоке, его резиновые подошвы беззвучно шагали по красному линолеуму. На нем был короткий белый халат, черный стетоскоп висел на шее, слуховая мембрана раскачивалась маятником в такт его шагам.
Три месяца назад он стоял перед доской объявлений, ища свою фамилию в списке. Потом протискивался сквозь толпу студентов, принимая поздравления, обменивался рукопожатиями. В душе он гордился собой, похвалы кружили ему голову, хотя внешне он старался показать, что ничего выдающегося не совершил.
1 речь идет о романе греческого писателя Н. Казандзакиса 'Трек Зорба".
Позади были два месяца сосредоточенных занятий. Он работал до рассвета, наверстывая время, упущенное на собраниях комитета, на встречах в разных концах города, в непрерывных поездках. Занятия были изнуряющими. Все чаще руку сводило судорогой, охватывало отчаяние. Но ему очень хотелось с честью выдержать испытание, преодолеть все трудности. Он до боли стискивал зубы, усиленно тер глаза, виски, стараясь избавиться от головной боли, и вновь принимался за работу.
Перед рассветом к нему в комнату приходила мать, уговаривала хоть немного поспать перед тем, как идти в больницу. Он на секунду отрывался от книг, машинально кивал ей и вновь уходил в работу. Он обнаружил в себе необычайную способность преодолевать усталость. А мать ценила в его характере упорство, унаследованное от нее.
В тот период Азиз забыл о друзьях, о вечерних уличных огнях, о лунных бликах на ночном Ниле, о собраниях комитета, о листовках, о встречах с Нацией. Забыл обо всем. Он проглатывал одну книгу за другой с ненасытностью наркомана. Глаза стремительно бежали по строчкам, наверстывая, догоняя время.
Никто из тех, кто толпился возле доски объявлений, не знал, чего ему стоило выйти на первое место в списке. А потому они не представляли себе, как счастлив он был в то памятное утро. Он мчался по улице, не видя ничего вокруг. Теперь можно было расслабиться, гулять под тенистыми деревьями набережной, слушать тихий шепот листвы над головой, чувствовать, как солнечные лучи прогревают до костей.
Он поднялся в свою комнату на третьем этаже больницы. Для начала тщательно вытер пыль с мебели и подоконников, до блеска натер пол. На тумбочку возле койки поставил радиоприемник, прибил ряды полок на стены и заставил их книгами.
Можно было начинать новую жизнь.
Больничный коридор стал для него своеобразным символом этой жизни. Каждый день приносил что-то новое, и он принимал живое участие во всем, чем жила больница. Проводил бессонные ночи у постели больного, стонущего от боли. Отыскивал камни в почках своими длинными пальцами в резиновых перчатках. Осторожно вводил иглу шприца в вену. Приложив стетоскоп к груди пациента, вслушивался в ток крови через пораженные сердечные клапаны. Он видел надежду и отчаяние в глазах больных. Терпеливо отвечал на их вопросы. Каждый день он вступал в молчаливую упорную борьбу со смертью, которая витала над головами людей, лежавших на больничных койках. Ночами обходил палаты, и люди, страдавшие бессонницей, смотрели на него с благодарностью и надеждой. Дни и ночи он проводил в общении с людьми, ставшими пленниками своих болезней, — беспомощными, обнаженными, раздавленными невзгодами жизни, которая несла их, как несет соломинку бурный поток.
Но вот подходили к концу долгие часы работы, и он сбрасывал с себя белый халат, переносясь в совершенно иной мир. В том мире его учебниками были политические брошюры, еженедельный журнал "Народ". В том мире он встречался с Хусейном, Эмадом и другими товарищами, ходил с ними по узким улочкам и темным переулкам, где люди жили, как в пещерах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128