то бываешь смел до безрассудства, то труслив до подлости...
Л когда Зося набралась мужества и сходила к Акиму, чтобы с глазу па глаз выяснить, как он дошел до такой жизни, что стал ходить с ножом, словно бандит с большой дороги, как он мог так низко пасть, то с тайным удовлетворением убедилась: нет, Аким остался тем же самым рубахой-парнем, которому можно верить. И тем горше, обиднее ей стало за Ваську.
А тот на второй же день преподнес Зосе новый сюрприз. Не то вновь приревновал ее к Акиму и, загоно-шившись, оскорбленный в лучших чувствах, исчез с ее глаз долой, не то просто позорно избежал встречи с Акимом. Вот и думай что хочешь. Правда, в последнее не верилось. Скорее всего — приревновал Васька.
И теперь уже раздражение охватило Зосю. Ну что это за парень в конце концов? То кто-то ему шепнет, может, даже с насмешливым умыслом, гадость о ней, и он, не разбираясь, устраивает ей скандал. То случайно встретит ее со знакомым, и опять недовольство, гнев. Ну хорошо, Зося знает, что он любит ее. Она отвечает ему тем же. Разве он этого не видит, не понимает?.. Да нет, все он, конечно, видит, все понимает...
Настораживающая Зосю Васькина неуравновешенность, неуверенность в себе и и других со временем, конечно же, пройдут. По крайней мере Зося в это твердо верит. В жизни ей нужен надежный друг, на которого она могла бы положиться всегда и во всем, и полюбить она может только сильного человека. А еще необходимо вдолбить Ваське в голову прописную истину: умный человек может любить безумно, но не как дурак...
Васька мог остыть быстро, а мог и надуться надолго. Неясность никак не устраивала Зосю, она не собиралась играть в прятки, а потому на следующий вечер сама отправилась к нему домой, решив: если девушка встречается с парнем, и притом давно, то ничего постыдного нет,— постучи она з калитку друга.
Сумерки уже прикрывали землю мягким голубым туманом, когда Зося перебежала железнодорожную насыпь. Невдалеке раздалась гулкая сирена приближающегося электровоза. Прогибаясь, задрожали промасленные шпалы, и, светясь золотыми квадратами окон, пронесся пассажирский состав. Длинно мелькнул перед глазами, как кусок кинопленки с щемяще-увлекатель-ным сюжетом. И так Зосе захотелось вдаль, за густо-синюю окоемку степи, что на миг дыхание перехватило, и еще бы чуть-чуть, и слезы навернулись на глаза, но Зося лишь усмехнулась, ощутив в себе маленькую слабость: эх, Зоська, Зоська, ты ведь не из тех глупых девчонок, которым мерещится счастье непременно за горизонтом, ты знаешь, что оно может быть совсем рядом.
Зося дерзко попела бронью н, с достоинством запрокинув голову с золотым локоном, вдоль высокой насыпи но вьющейся среди мелкой травы и щебня стежке пошагала навстречу густеющим сумеркам, из которых проклевывались далекие огоньки города.
Подойдя к дому, где обитал ее мятущийся неспокойный Васька, Зося остановилась в раздумье: постучать ей в калитку или, может, погреметь щеколдой? Уже крепко стемнело, однако на по-весеннему теплой улице еще царило оживление: звенели голоса бегающих, взбудораженных хмельным дыханием земли ребят, степенно сидели на лавочках у ворог говорливые, расчувствовавшиеся от вешней благодати старики.
На негромкий бряк щеколды калитка отворилась. Зося увидела маленькую, худенькую, будто сжавшуюся с боков женщину, поразительно похожую на большую добрую птицу: глаза круглые, темные на востреньком длинноносом лице. Русые с проседью волосы причесаны на прямой пробор. Она ничуть не удивилась, увидев Зосю. Лишь уголки губ ее дрогнули в робкой улыбке.
— А Василия нашего дома нет,— медленно, нараспев проговорила она, не сводя любопытно-сияющих глаз со своей, возможно, будущей пенсе тки.— По вы проходите, проходите,— засуетилась она, заметив, что Зося собирается уйти.— Придет он, вот-вот придет,— она мягкими, но сильными пальцами взяла Зосю за локоть и, не слушая ее сбивчивых объяснений: мол, пришла она на секунду, сейчас торопится, дела у нее,— ввела во двор и захлопнула калитку.
Из летней кухни с ведром побелки и кистью вышел Васькин отец. Ему было достаточно одного взгляда на засмущавшуюся девчонку, чтоб понять что к чему. Поставив ведро у стенки, круглый и какой-то весь домашний, в приплюснутой, надвинутой на лоб старой шляпе, он ходко двинулся навстречу гостье.
— Давайте знакомиться,— он протянул Зосе кисть правой руки.— Пока так, ввиду того, что руки грязноваты. Иван Егорович!
— Марья Михайловна! — и радостно и быстро выставила вперед острую ладонь мать.
Втроем они присели на лавочке под уже зелено за-лопушившейся вишней. Тихо вскрикнула над головой пестрая птица. Иван Егорович снизу вверх с прищуром покосился на осторожный звук, что-то хотел сказать, но только вздохнул.
— И где бы ему носиться об эту пору! — строго произнесла Марья Михайловна.
— Деловой,— тяжело вздохнул Иван Егорович и спиной откинулся на широкий ствол вишни.— Деловой,— повторил он и улыбнулся. И теперь было непонятно: одобряет он поведение сына или насмешничает над ним.
— Парень он у нас, конечно, развитый,— поддержала интересный разговор Марья Михайловна.— И не то что вон за забором у соседей — послушный.
— И деловой, и послушный,— продолжал улыбаться Иван Егорович,— просто не мальчик, а прелесть. А попроси его ведро воды из колонки принести, не допросишься. Некогда ему.
— И правильно,— вступилась за сына мать,— в институт ему надобно готовиться.
— Да ведь не он один готовится. А воду, посмотри, все носят.
— Тоже нашел, о чем говорить,— тотчас рассердилась Марья Михайловна и сильным, нервным движением поправила на затылке широкий костяной полумесяц расчески.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60