Васька приостановился: чего еще? Но, заметив, что
к нему приближаются хищные, мертвенно-бледные в свете неона овалы лиц, попятился. Первой мыслью было: бежать! Однако Васька сделать этого не успел. Ближайший к нему хилый, узкогрудый заморыш, который Ваське показался знакомым, с ходу врезал в подборо-
док. Васька на ногах устоял. Но тут с трех сторон на него щедро посыпались удары.
Напрягшись, Васька отбросил от себя одного из нападающих и в образовавшуюся брешь кинулся из свирепого треугольника. На миг увидел перед собой перекошенную злобой физиономию. Не размахиваясь, влепил в нее кулаком. И сам чуть не упал, споткнувшись о что-то твердое, валявшееся на дорожке. Нагнулся; это оказался довольно увесистый, непонятно как попавший сюда, в парк, заржавелый болт. Развернувшись, Васька опустил его на того, кто пытался ногой попасть ему в пах. Удар болтом пришелся по плечу. Несчастный взвыл, дико, не своим голосом — и наступление, так хорошо начавшееся, враз прекратилось.
Воспользовавшись замешательством нападавших, Васька прыгнул в темноту сирени, кусты которой буйно разрослись по бокам аллеи, и ринулся в глубь парка. По лицу захлестали ветви.
Выскочив из дремучих зарослей на круглую, устланную мягкой травой полянку в конце парка, Васька осмотрелся. Никого. И не слышно было ни спереди, ни сзади шума раздвигаемых кустов. Значит, преследовать не решились. Храбрецы — трое на одного!
Ваську мутило от головокружения. Все-таки несколько сильных ударов прошли по лицу. Губы горько слиплись, сплюнул — кровь! Ладно, не беда!
«В рубашке я родился! Повезло мне. Ведь могло быть и хуже...»
Ныла рука. Только теперь Васька обратил внимание на то, что пальцы прямо-таки впились в спасительный болт.
«Кое-кто запомнит меня надолго,— со злой радостью подумал Васька.— И плевать, что побили. Мы еще встретимся... Где я видел этого, что первым ударил,— дохляка тощего?»
Густо припудрив багрово-синий кровоподтек под глазом, Васька стыдливо, перед самым гудком, приплелся в цех на бригадную разводку. Мышка при виде появившегося в дверях Васьки присвистнул. Мамлюк ахнул, Мотыль понимающе заулыбался, у Антрацита от удивления отвисла нижняя челюсть: кто?! Лишь один То-ляна никак не прореагировал на случившееся. Он хлад-
нокровно сидел на верстаке и позевывал, будто приход Васьки на работу с синяком на лице был вполне нормальным явлением.
Бригаду Толяны направили в механический цех. Все, кроме Васьки, обрадовались. В сравнении с другими цехами это чистота, прохлада, девчата... На работу туда пошли как на прогулку.
Придя в механический, Васька все утро настойчиво старался найти себе занятие за громоздким бандажным станком, где, кроме глухого токаря Кузьмича, никого не было. Но Толяна под молчаливое ликование ребят: пусть посветит людям своим «фонариком»! — гонял Ваську из одного конца цеха в другой. То надо принести из инструментальной кронциркуль, то пойти к сборщикам и попросить у них на полчаса штангенциркуль... Васька от его поручений совсем вспотел.
Меняли подкрановую балку на малом цеховом пролете. Здесь работали почти одни девчонки. Трудиться в таком месте было приятно, если бы... И Васька, поглаживая пальцами синяк, страдальчески морщился.
Бригада, конечно, уже до тонкостей знала вчерашнее происшествие. И была довольна. Все-таки, что ни говори, а Васька в неравном бою выстоял. А синяков, сказал Мотыль, смущаться не стоит. Это для мужчины — те же медали! Правда, Мамлюк скромно заметил Ваське, что желательнее обходиться без этих медалей: девчонки не любят их.
А Антрацит, белозубо скалясь, пел:
— Если рожа не набита, недостоин ты бандита. Перед самым обедом, потешаясь, Ваську послали прострогать планку к девчонке-строгалыцице. Васька было воспротивился, однако Толяна, ласково хмурясь, попросил:
— Сходи, Вась-Вась, сходи! Пусть прострогает. Толстая уж очень, под балку не войдет. Миллиметров десять надо снять.
Еще издали Васька увидел у строгального станка девчонку в розовой косынке. Нехотя подошел и, ни слова не говоря, положил планку на покрытую маслом станину. Девчонка поджала по-детски припухлые губы, подозрительно посмотрела на него:
— Чего еще?
— Планку прострогать.
Васька пониже, почти на глаза, опустил козырек фуражки: может быть, синяк не так будет заметен.
— Мне работу дает мастер,— насмешливо разъяснила девчонка.
Васька молча взял планку, пошагал разыскивать мастера на малом пролете. Через несколько минут он нашел его в конторке мастеров и, вернувшись к строгаль-щице, небрежно подал записку с разрешением.
— Подожди,— подчеркнуто сухо сказала девчонка.— Я сейчас закончу деталь.
— Хорошо,— обреченно кивнул Васька, эта девочка со строгими карими глазами ему положительно нравилась.— Я не спешу.
Стараясь не глядеть на нее, Васька отошел в сторонку и принялся внимательно наблюдать, как тяжелый кованый язык станка слизывал металл с зажатой в тиски детали.
— Так что же у тебя там? — наконец с неохотой спросила строгалыцица.
— Планку прострогать,— напомнил ей Васька.— На десять миллиметров.
— Давай ее сюда!
Девчонка забрала планку, ловко зажала в тисках. Ваське бросились в глаза ее тонкие, испачканные металлической пыльцой, в накрапах машинного масла пальцы. Перехватив его взгляд, девчонка будто бы случайно наткнулась на паклю, лежавшую с краю станины, и вытерла насухо руки.
Кокетливо покачивая бедрами, игриво улыбаясь, от конторки мастеров к строгальному станку подошла еще одна девчонка, маленькая, кругленькая, как колобок из сказки.
— Надя! Да у тебя поклонник!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60