Любой шаг!
Тут слева от хаты затрещали, зашелестели ветви. Васька внутренне сжался, напрягся в ожидании самого худшего. Из смородиновых кущей штопором вывернулся Антрацит. Круглые черные глаза его плутовато бегали, по лоснящейся мордахе бродила лукавая улыбка.
— Чего ж ты не заходишь? Меня ждешь? Вперед! Трус в карты пс играет!
И Ваську внезапно осенило: да ведь Антрацит нарочно пугает. Потому-то он и обежал вокруг хаты, надеясь потешиться его страхом. Не на того напал, дружок!
Вмиг улетучилась тренога. Васька, с наслаждением вдохнув — все-таки какой здесь у них чудесный воздух, что значит степь рядом! — спокойно расправил плечи. Раз Антрацит, этот могучий балбес, пытается с ним шутки строить, то можно быть уверенным: никакая опасность Ваське не грозит.
Подталкиваемый сзади Антрацитом, Васька переступил порог хаты и с натянутой улыбкой остановился в дверях. Аким при виде такого гостя заметно удивился.
— Что шары выкатил? — в громогласном хохоте зашелся Антрацит.— Ставь гостям бутылку!
Аким, видимо, недавно пришел с работы и только что помылся. Он стоял посреди хаты в белой майке-сетке, с вафельным полотенцем па шее. Ничего не ответив Антрациту, он кивком головы предложил гостям пройти.
Васька, раздираемый сомнениями: стоит ли в такой ситуации рассаживаться,— замедленно опустился на стул, стоящий у стола, и бегло окинул взглядом хату.
Ее можно было бы назвать убогой, если бы не цветной телевизор на подставке из красного дерева, красующийся в темном углу, если бы не шикарный ковер ручной работы на стене рядом.
А вообще бедно живут, неуютно. Напротив Васьки висело большое овальное зеркало. Трещины черными лучами рассекали его желтую от древности, но еще блестящую амальгаму. Казалось, к зеркалу присосался наук.
Воцарилось неловкое молчание. Аким, обойдя стол, тяжело уселся на боковой валик дивана. Тот был старым, ободранным. Удивительно, подумалось Ваське, что до сих пор его не выбросили из хаты. На сиденье дивана, как маленькие злые гадючки, вылезли пружины.
— Что я тебе покажу, Аким,— многообещающе повел толстой черной бровью Антрацит. Он полез во внутренний карман пиджака, небрежно вынул оттуда финку, с усиками из нержавеющей стали, с рукояткой, оправленной в цветные кругляшки плексигласа.— Вещь!—восхищенно произнес он и не удержался от хвастовства.— Сам сделал!
Солнечный свет падал из окна на нож, и он голубовато блестел, будто сколок молнии. Васька с отвращением посмотрел на финку. Аким перехватил его взгляд, но истолковал его по-своему. «Испугался!» — мелькнула мысль.
— Спрячь, пока в уборную не выбросил! — гримаса злобы на миг искорежила привлекательное лицо Акима, оно стало неприятным и страшным.
Антрацит послушно спрятал финку обратно в карман и, сказавшись донельзя усталым, зевая, расслабленно развалился на стуле.
Аким вышел в соседнюю комнату, принес и поставил на стол три граненых стакана, бутылку водки и тарелку с большим куском холодного вареного мяса. Не торопясь порезал мясо на три приблизительно равные части.
— Мать, дай-ка нам хлеба! — негромко, с подобающим в таких случаях уважением крикнул Аким.
И тотчас в комнату к парням вошла низенькая женщина с темным лицом, на котором мигали кроткие бледные глаза. Что-то жалкое и грустное было в ее изморщиненном облике. Черные ложбинки под глазами то и дело наполнялись слезистой влагой, и она беспрестанно протирала их худыми кончиками пальцев.
— Опять водка? Да когда это кончится? — принялась она отчитывать Акима.— Пу почему бы, как все люди, в кино не пойти, к девчатам?
— Мамаша, сейчас все пьют,— авторитетно заявил Антрацит.— Только одна сова не пьет.
— Какая еще сова? — повернулась мать лицом к Антрациту.
— Птица такая,— охотно объяснил Антрацит.— Днем спит, а ночью магазины закрыты. Вот несчастная! — заржал он.
Мать разочарованно махнула рукой, положила буханку серого хлеба на стол, тихо вышла. Аким разлил водку, поднял стакан.
— За все хорошее! — сказал отрывисто.
Антрацит, не дожидаясь, пока Аким с Васькой выпьют, единым махом опрокинул стакан и слопал свою долю мяса.
— Выпейте на брудершафт,— хихикая, съязвил он.— Ведь вы почти молочные братья!
Ваське будто за пазуху бросили холодную лягушку— всего передернуло. Он с презрением посмотрел в нагло ухмыляющиеся глаза Антрацита, мелкими глотками выцедил водку и поставил стакан па стол.
— Мне пора! — твердо сказал он.— За угощение спасибо!
— Да какое гут угощение.— Аким гоже поставил стакан, гак и не выпив из него ни глотка.— Будешь в наших краях, заходи! —Он протянул руку Ваське.
Несколько мгновений Васька колебался, глядя на его крепкую сильную руку. Потом вяло пожал ее...
Васька проснулся, почувствовав на лице мягкое теплое прикосновение. Это оранжевые лучи гоняли по темной комнате солнечных зайчиков. Уходя на рынок, мать прикрыла окна ставнями, чтобы яркий утренний свет не тревожил сои сына. По лукавое солнце все же отыскало лазейку—щели от его потоков стали красно-бурыми, и казалось, в этих местах выструганные тонкие планки янтарно плавились. Там, за окнами, августовское утро еще дымилось зноем, горячий ветер бродил по улицам, поднимая пыль. И Ваське не хотелось вставать с постели.
Конечно, можно было бы сходить на пруд, окунуться в его освежающую стынь. Но тело налилось дремотной ленью и будто примагнитилось к простыне. Видимо, пришла послеэкзаменационная расслабленность, когда тревоги, напряжение памяти и воли позади и знаешь, что теперь, пусть хотя и временно, можно поблаженствовать.
Прайда, Васька не затруднял себя подготовкой в институт, по сдал экзамены успешно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60