— Да, это верно, не каждый на такое решится,— дал должную оценку действиям Толяны Антрацит и, осознавая свою важную миссию быть на посту заместителя бригадира котельщиков, напустил на себя солидность.— Работа у нас такая...— И, кашлянув, крикнул через плечо на кухню: — Ма, картошку неси, Мотыль с голоду умирает.
Возвращались поздно. Ветер со степи, путаясь в проводах высоковольтки, ревел по-бычьи — надрывно, густо. Тяжелая черная ночь катилась на город широким валом. Внезапно небо над окраиной завода вздрогнуло,
тьма покачнулась, и яркий красный свет разлился в воздухе, касаясь облаков. Пылал он недолго. Вскоре краски начали медленно, томительно гаснуть. Но вот свет опять вспыхнул с повой силой. Издали зарево над заводом казалось живым — оно как будто пульсировало и грело. Это шлаковозы на отвалах один за другим выливали из ковшей расплавленный доменный передел.
— Что я вам скажу, хлопцы,— и хотя со степи порывисто тянуло холодом, Мотыль расстегнул пиджак нараспашку: не в меру разогрелся у Антрацита,— обнял за плечи Ваську.— Был я вчера у Лилии.
— Что-то ты зачастил к ней с легкой руки Псулы-бы,— пробормотал Мамлюк, сосредоточенно глядя себе под ноги.
Он, хорошо знающий заводские окраины, повел ребят в город кратчайшим путем: вдоль шлаковых отвалов. Доменный передел, выливаемый из ковшей, дымными ручьями струился по каменной горе и тут же, застывая, покрывался темно-зеленой коркой, рассыпался в камни. Посмотришь — с виду обыкновенный булыжник, а внутри у него — расплавленный жар. Поэтому-то ребята и шли осторожно, прикидывая, куда поставить ногу.
— Эта встреча была особая,— покачиваясь, благодушествовал Мотыль.— Подумали хорошенько вместе, обмозговали все и решили: осенью поженимся.
— Да ты что, с приветом? — присвистнув, Мамлюк даже остановился и покрутил пальцем у виска.— Тебе осенью в армию идти.
— Армия...— и Васька почувствовал, как Мотыль самодовольно ухмыльнулся в темноте.— Отслужим... Эка невидаль.
Далеко внизу мерцали огни города. Каждая улица, прихорашиваясь к вечеру, будто девушка, надевала светлое серебряное ожерелье.
— А может, и ты, Васька, собираешься жениться? — с язвительной насмешкой спросил Мамлюк.
— Мне не к спеху,— скучно ответил Васька.
Ему было неприятно, что именно сейчас, когда у него произошло непонятное — не то размолвка, не то разлад с Зосей,— Мамлюк задал ему этот непростой вопрос. Известие о том, что Мотыль хочет жениться на Лилии и она согласна, острой болью царапнуло Ваську по сердцу. Казалось, нечастые встречи Мотыля и Лилии носили легкомысленный, игривый характер. И на
тебе! Подумать только — дело у Мотыля идет к свадьбе. А у него, Васьки Неулыбы, наоборот.
Васька замкнулся, заполз в себя, как улитка в раковину, и уже не слушал ни разглагольствований Мотыля, ни раздраженного хмыканья Мамлюка.
А дома Ваську ждала неожиданность. Едва он переступил порог хаты, как мать сурово задала ему традиционно-риторический вопрос:
- Где ты шляешься до такого времени?
И, поскольку риторический вопрос, как известно, не требует ответа, Васька промолчал. Сморенный усталостью, поздним часом и неудачами, он присел на табуретку и, неуклюже нагнувшись, стащил с натруженных ног ботинки. Они с глухим стуком упали на пол.
— Ну, чего молчишь? — повысила голос мать. Но, заметив, что сын расстроен, сказала мягко и будто невзначай: — Девушка твоя приходила. Зося.
— Кто? — Васька остолбенел. Он пристально всматривался в мать, приоткрыв рот от радостного изумления.
— Чего уставился?
— И давно?
— Вечером. Сразу, как ты с приятелями закатился,— мать прошла к печи, открыла духовку, из которой тут же повалил горячий запах подсолнечных семечек, пронятых жаром. Помешивая семечки на противне, она опять строго взглянула на Ваську.— Раздевайся! Чего стоишь? Уж не собираешься ли ты бежать к ней ночью? Успеется.- И добавила тихо, значительно: — Славная девушка. Это и по лицу видно, и по разговору.— И вновь сердито наращивая голос: — Ждала-ждала, так, не дождавшись, ушла. А я ума не приложу, куда ты мог запропаститься. То все вечера напролет в хате сидишь, на улицу не выгонишь, а то на тебе...
От прилива щемяще-счастливого чувства Васька в мгновение ока вскочил на босу ногу в отцовы калоши, просыхающие у багрово накалившегося поддувала печи, и выбежал во двор. И здесь остановился. Нет, надо быть благоразумным, дождаться утра.
Под ногами терпко пахла клейкой листвой веселая весенняя грязь и рябила золотом от уличных фонарей. У калитки Васька прислонился горячечным лбом к шершавой коре недавно — прошлой весной — посаженной акации. Деревце вздрогнуло, и Васька с нежностью по-
думал, какое оно еще молоденькое, может, даже летает во сне. Улица пахла горьковатой влагой распаренных за день акаций, и двор, казалось, слегка покачивался под парусами цветущих яблонь.
Пришел май — месяц светлой воды...
В ясные весенние дни было тревожно на сердце не только у Акима и Васьки. Неспокойно чувствовала себя и Зося. Любит ли она Ваську, или он ей просто правится? И вообще, тот ли Васька человек, ко юрою она могла бы полюбить, посвятить ему нею без остатка свою жизнь?
На столь важные вопросы Зося ответить не решалась. Когда Васька впервые пригласил ее па танец, у Зоей будто что-то надорвалось в груди. Поправился он ей! Лицо свежее, белое, словно вымытое молоком, с легким румянцем на щеках. Глаза зеленые, чуть по-азиатски миндалевидные, весело-озорные. Во взгляде — лихость, сдерживаемая смущением. Ну а уж ресницам его, густым и длинным, могла бы позавидовать не одна девчонка.
От Зоси не ускользнуло и то, как остро и прицели-вающе нахмурился Аким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60