До сих пор он снисходительно поглядывал па вертящихся вокруг Зоей кавалеров. А туг... Видать, не подвела его интуиция — появился реальный соперник!
И быть бы Ваське изрядно помятым, согласись Зося станцевать с ним. Но Зося не допустила этого, отказала ему. Встретив зеленоглазого парнишку во второй раз, разрешив проводить себя домой, поддаваясь обаянию минуты, Зося утвердилась в мысли: Васька —- ее судьба. И теперь на все события, происходящие с ним и с нею, на все его и свои поступки она смотрела только исходя из этого.
Вовсе не Васькина внешность привлекла Зосю. С лица воду не пить. Ее удивила почти детская его непосредственность, искренность и стеснительность. Аким тоже был не уродом. Крепкий, стройный, русоголовый, он нравился Зосе. Но в отличие от Васьки Аким был резок в словах, груб и бесцеремонен. Не с Зосей, конечно, а с другими.
Поначалу Зосе казалось, что Аким будет преследовать Ваську, истязать его, и она уже обдумывала, как ей постоять за понравившегося парня. Сам-то за себя он не постоит, не сможет. В этом она была уверена, но шли дни, недели, а Васька приходил и уходил от нее здоровым и невредимым. И Зося не могла не оценить поведения Акима: он вел себя благородно.
А бывало ведь и такое, когда Аким волей или неволен прихватывал Ваську в поселке. Однажды — Зося хорошо помнит тот вечер, в начале сентября, накрапывал теплый дождь, одуряюще пахло угасающими на слабом ветру кленовыми листьями — они с Васькой, прогуливаясь, подошли к ее дому. Стемнело. Вдруг в сумрачной тишине переулка раскатился фиглярский хохот. И тут же кто-то, поскользнувшись, шлепнулся в лужу и закудахтал наседкой. Зося насторожилась, повела взглядом по переулку и в самом его конце под жалким светом фонаря заметила компанию ребят, среди которых выделялась всеми почитаемая фигура Акима.
Ничего доброго встреча с Акимом в ночном поселке ее дружку не сулила. Зося втянула захорохорившегося Ваську — тоже еще герой! — в калитку и на всякий случай закрыла ее на массивный засов. Вскоре с Зосиной хатой поравнялись небрежно гуляющие поселковцы, задержались чуток у калитки и двинулись дальше по переулку, выкрикивая песни. Напоследок, как бы отмечаясь, взвился дикий отчаянный свист. Так мог свистеть только Аким: все вижу, все знаю!..
Ах, Аким, Аким! Непутевый, грубый и добрый. Все смешалось в тебе, как в бетономешалке — вода и камень, земля и цемент. И ничего не скажешь — человек ты крутого замеса. Чаще всего из таких и получаются настоящие люди...
А в город незаметно пришла весна. Из сугробов, словно цыплята из яиц, проклюнулись ручьи. И каждый хватался за работу. Один бежал с подопревшей соломинкой, другой — с кусочком обомшелого теса. А мудрая наседка — солнце — повела свою беспокойную звенящую семью к далекому морю. В эти дни земля и небо были перевиты птичьим гамом. По ветвям степенно похаживали скворцы, вернувшиеся из зарубежных странствий,— угольно-черные, с грудью, будто обрызганной светлой росой. За городом в темной кленовой посадке у большого пруда подснежники продышали снег.
Как-то перед самым заходом солнца Зося увидела журавлей. Розовая цепочка долго тянулась через весь город, рабочий поселок, пока не скрылась в степи за фиолетовыми терриконами.
А следующий день был таким чудесным — тихим, солнечным, душистым,— что невольно подумалось: именно журавли, эти гордые и сильные птицы, на широких крыльях принесли в город лучистое тепло. Забор враз набух сочной влагой, почернел. Калитка заволгла и открывалась с трудом.
А во дворе, казалось, по щиколотку забредя в лужу, в зеленых искрах молодых побегов, под легким ветром дрожала счастливая верба. Тугие почки лопались на ольховых ветках и шевелились, как еще сонные из-зелена-коричневые жучки. Над распаренной землей плыл едва заметный туман, пахучий, как настоявшийся на грушах-дичках и вишнях домашний взвар. Этот туман слизал весь снег в полях, на левадах, по берегам маленькой, но сейчас забузившей от наплыва большой воды Булавинки. Земля лежала голая, стыдливо прикрывшись прошлогодней хилой травой.
Но благодатная пора уже шумела на улицах насквозь просвеченного города. Еще бы! Если внимательно присмотреться, то можно было заметить: в каждой луже дышало солнце. Влажные телевизионные антенны дрожали медными стрекозами и ярком воздухе.
И вот однажды поутру, торопясь в училище, Зося увидела, как набухшую почку па ветке сирени проклюнул острым носиком первый листок. Он был клейким и терпко духмяным. Но таким беспомощным, что Зося на какие-то доли минуты прикрыла его теплой ладонью, будто всерьез опасалась, что неосторожный ветер сможет погасить зеленый огонек. Однако листик выпрямился, чтоб тотчас заколыхаться на ветке. Казалось, он щурился от избытка солнца.
На душе у Зоси стало легко-легко, и она, не сдержав радости, вприпрыжку побежала по дорожке...
Вот только последняя стычка Акима с Васькой ее напугала. Аким, в благородное терпение которого она поверила всерьез, который весь год — а наверное, смог бы и всю жизнь, в этом Зоей почти не сомневалась — ради нее пальцем не трогал Ваську, вдруг поднял на него нож. И зачем Акиму понадобилось такое грозное оружие, если для Васьки достаточно было бы его пудового кулака? В этом крылась какая-то загадка.
Но Зося не оправдывала и Ваську. Он тоже хорош гусь. Ради сомнительной победы над Акимом он не погнушался помощью Лерки, от которого за километр несет запахом сволочи. Значит, струсил Васька, да еще и как гнусно струсил! Поэтому-то он и терпел Леркино приблатненное пижонствование.
Эх, Васька, Васька! Странный ты человек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60