Вот здорово было бы вокруг цехов посадить деревья: клены, акации... Разбить клумбы. Росло бы все и цвело!.. Толяна как-то рассказывал, что был в командировке в Запорожье на таком же заводе, и там возле мартена цвел белый душистый табак — тонконогий мужественный цветок. Да, все-таки надо поговорить па эту тему в комитете
комсомола. А вдруг поддержат. Не хлебом единым жив человек, не только о выполнении производственного плана надо думать. Акация, например, настолько неприхотлива, что везде приживется: на камнях, среди бетона, в газу... И Васька мечтательно улыбнулся, представив себе залитое солнцем яркое, радостное буйство красок, прохладными огоньками горят цветы у подножия домны.
— Чему улыбаешься? — Толяна хмуро взглянул на Ваську.— Помоги-ка лучше им,— он кивнул вниз, на вертикально спускавшуюся металлическую лестницу. Оттуда доносились возня и дружное сопение. Это Антрацит вместе с Мотылем втаскивали на колошник лист железа.
Васька шагнул к лестнице и, перегнувшись через невысокие перила, попытался рукой достать лист. Погода не баловала ребят. С утра сеялась нудная морось вперемешку со снежной крупой. Лестница была скользкая, обжигающе холодная, отвесная.
— Хотел бы я знать,— неожиданно рявкнул Антрацит,— где Мамлючина?! — так он звал своего друга в момент крайнего раздражения.— Где-то, видно, лодырь, греется!
Антрацит не ошибся. Мамлюк и в самом деле, забравшись под навес, что предназначался для защиты моторов от дождя и снега, в самом прекрасном расположении духа философски-задумчиво сидел па штабеле кирпича, подстелив для пущего удобства свои и Толяни-ны рукавицы. Степка домны была теплой, приятно щекотала спину, и Мамлюк блаженствовал.
— Мамлючина! — не унимаясь, кричал Антрацит.— Где ты, скотина безрогая! Слышишь ты, в конце концов, что тебе говорят?!
— Чего он орет? — высунулся Мамлюк из своего укрытия.
Васька, безуспешно пытавшийся достать лист рукой, все-таки поймал его, рванул к себе. Подмога пришла вовремя — разнервничавшийся Антрацит совсем ослаб и выпустил лист из рук. Поднимать груз стало сподручнее, тем более что Мотыль изо всех сил, поставив лист ребром на плечо, подталкивал снизу.
Хотя груз, подхваченный тремя котельщиками, шел как по маслу, Антрацит не мог успокоиться, зная, что Мамлюк находится где-то рядом, уклоняясь от работы, в то время как он, Антрацит, по существу, заместитель бригадира, должен вкалывать за всех сразу, надрывать-
ся, упираться как вол. Да что же Антрацит, в конце концов, дурнее паровоза?!
— Мамлючина! Последний раз говорю,— его голос осип: гневные спазмы сжали горло.— Если ты, гад, не понимаешь русского языка, я обучу тебя! Будешь лететь сейчас с домны как лягушка, кверху лапами!
Мамлюк нехотя выполз из-под навеса, потягиваясь и бормоча:
Ну и говорильню развел.— И добродушно посоветовал: — Прикрой ты свое орало. Весь завод слышит.
Антрацит, заметив с ленцой подошедшего к лестнице Мамлюка, моментально отдал руководящее указание:
— Вась-Вась, отойди в сторону, не мешай Мамлюку! Дай этому лодырю силенку приложить! — И тоном приказа:— Хватай за край, Мамлюк!.. Тяни, тяни!..
— А я что делаю? — Мамлюк надсадно закряхтел.
— Только не филонь! — заподозрил его Антрацит в симуляции.
— Ладно, не учи! — Мамлюк сплюнул, поднатужился, и лист железа, скрежеща по ступенькам лестницы, уверенно вполз на колошник.
Все облегченно вздохнули. Васька, надвинув шапку почти на глаза, поеживаясь, отошел к ограждению, где как-то безучастно, напыжившись,— не выспался, что ли? — стоял Толяна.
— Счищай заусеницы! — бригадир кивком головы указал Ваське на нарезанные автогеном штыри и клинья.
Васька взял молоток, зубило и принялся за дело. Он слышал, как лист волоком потащили дальше по площадке, с лязгом бросили его по другой бок печи, как Антрацит громко, но уже беззлобно прикрикнул на Мамлюка:
— Где это ты сегодня силы порастерял? Или мать завтраком не кормила?
— А тебе-то что? — огрызнулся в ответ Мамлюк.
Ну и языки... Васька с удивлением сделал для себя открытие — нынче всех без исключения с утра мучает плохое настроение: Толяна хандрит, Мотыль сердито помалкивает, Антрацит глотку дерет до хрипа, вон и Мамлюк насупился. Что ни говори, а скверная погода все-таки действует на нервы.
Еще раз, и, видимо, последний, громыхнуло падающее железо, лист лег на предназначенное ему место. И тут же раздался торжествующе-уверенный Антрацитов голос, обращенный к бригадиру:
— Фу, приморился! Толяна! Слышь, Толяна! Я весь в мыле. Поверь, лист втащил сам.
— Да куда уж сам! —зло блеснул на него глазами Мотыль.— Если бы не я да Мамлюк, было б тебе сам.
— Ну, Мотыль, надо признать, тянул,— миролюбиво согласился Антрацит.— А Мамлюк только за край держался, его самого еще поднимали.
— Если б он только за край держался,— с едкой насмешкой, сквозь зубы процедил Толяна,— ты с Мотылем еще внизу был.
Антрацит не стал возражать бригадиру: бугор есть бугор, он всегда прав,— деловито поправил кепку на голове, подался под навес не то погреться, не то многоопытным оком окинуть фронт работ. Толяна посмотрел ему вслед тяжелым взглядом: по-видимому, Антраците его глуповатым высокомерием сегодня раздражал То-ляну.
Ребята разошлись по площадке, приступили к ремонту. Каждый нашел себе занятие более или менее по душе. Один Толяна по-прежнему стоял, облокотившись на перила и отрешенно глядя вниз, на далекую, попискивающую сиренами электровозов землю. Но Васька знал, что самую заковыристую и ответственную работу Толяна не доверит никому, будет делать сам. Так было заведено в бригаде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60