Анкерные болты, тяжелые, длинные, с глубокой и мощной резьбой, в беспорядке валялись на платформе, и этих «беспризорников» приходилось сносить в одно место и укладывать в штабеля, которые потом подцеплялись на крюк автопогрузчика и па тележке отправлялись на склад.
После работы, выйдя из цеха, Васька услышал яростный рев бульдозера. Напрягаясь, надсадно дрожа черным телом, бульдозер толкал впереди себя пылящуюся гору строительного мусора. А в кабине рядом с водителем восседал Ленька Белоконь.
Сбросив мусор в котлован, бульдозер остановился. Дверца кабины отворилась, Ленька спрыгнул на землю и, размахивая руками, по битому, рассыпанному поперек пролета кирпичу зашагал к Ваське.
— Ну как дела, Неулыба? Закончил? — и, не дожидаясь ответа, чуть красуясь, выложил: — Мы уже!
— А мы тоже.
— Ты сейчас домой? — Ленька тронул, затем слегка толкнул подушечками пальцев серую, заляпанную раствором шестерню бетономешалки.— Может, зайдем к нам в цех? Хочу показать тебе свою живность.
О Ленькиной живности Васька уже слышал, но она его мало интересовала — подумаешь, птиц в клетке дер-жит! — но поскольку ремонтно-строительный цех, в котором работал брат, был по пути, согласился.
В ремонтно-строительном Васька бывал не раз, од-нако теперь, войдя в светлый, просторный цех, задер-жался на пороге. Что-то щемяще-радостное изумило его, и поначалу оп даже не понял что. Потом уразумел: в цехе поют птицы. Да, в мерный гул станков врывался звонкий, по-весеннему задорный посвист щеглов.
Изумление Васьки не ускользнуло от Леньки Бело-коня. Довольный произведенным эффектом, он мягко подтолкнул Ваську к дощатой заборке, где находилось его хозяйство, походя ругнув кого-то за неаккуратность: невдалеке валялись ломтики белого хлеба и обломок кукурузного початка с янтарно поблескивающими крупными зернами. Ленька поднял корм и рассовал его по карманам.
— Все несут, дают, бросают,— ликующе объяснил он и красноречиво похлопал себя по карманам с кормом для птиц.— Вот полюбуйся нашим пернатым царством,— торжествующий, он прошел вперед.— Сами клетушки смастерили, и художники свои нашлись...
«При чем здесь художники?» — подумал Васька, но шагнул вслед за братом и все понял.
Вдоль стены цеха стояли вольеры с птицами, а задние глухие стенки вольеров украшали пейзажи. Зеленели кудрявые белоствольные березки, густые кустарники, пролегали тропинки, а в голубой дали темнели рощи, перелески. Видимо, кто-то решил, что такая обстановка птицам придется по вкусу, приблизит их к родной природе. Кто знает, как отнеслись к затее людей птицы, но их пересвист, перещелк, перелив рулад заглушал шум станков и лязг металла.
— В обеденный перерыв, до и после смены нар-р-ро-ду! — Ленька зажмурился в мучительно-сладком удовлетворении.— Навалом! Оно и понятно, на душе веселее, как услышишь голос пичужки.— И утверждающе произнес, положив руку на плечо брата: — А на душе весело — и работа спорится! Так или нет?
Васька ничего не ответил, но мысленно поддержал брата: что верно, то верно. Вот он, Неулыба, вошел сюда, в это царство пернатых, усталым, равнодушно-чужим, а послушал щебетание, незамысловато-мелодичную воркотню, и что-то сдвинулось в нем: какая-то умиротворяющая услада наполнила его, да и усталость как рукой сняло.
Ленька достал из кармана початок, и Васька быстро и умоляюще протянул к початку руку. Получив желаемое, он медленно, чтоб не пугать птиц—Ваське в этот момент и в голову не пришло, что птицы давно ручные и не боятся людей,— подошел к вольерам, стал прикармливать маленькое взъерошенное племя.
О, сколько же их здесь! Вот зяблик. Рядом, хитро поблескивая круглым, как бусинка, глазом, по веткам прыгает славка-завирушка, негромко напевает свою песенку скворушка, копается в желтом песке полевой жаворонок, неподалеку от него устроилась золотистогрудая овсянка. А вот выделяется своей яркцй, огненной окраской снегирь. Будто скрываясь от любопытных*глаз, порхает по нижним веточкам имитированного дерева небольшая, юркая птичка с грудкой утренней зари. Это красавица зарянка. А на самой верхушке деревца выступает дуэт, очевидно, старых друзей — щегда с чижом.
Подступив к Ваське, Ленька с упоендем рассыпался рассказами о своих подопечных. Живут в цехе коноплянки, вьюрки, дубонос, белощекая синица и даже полевой воробей. А вчера Николай Васильевич, начальник цеха, принес двух соек и сизоворонку. Кстати, начальник у них — человек-душа, страх, как птиц любит. Потому-то и Леньку ежедневно освобождает от работы на час, Чтобы тот клетушки чистил, птиц кормил, менял им воду. Васька слушал брата и испытывал какое-то смутное чувство не то ревности, не то зависти. Ну почему Леньке легко удается то, чего Васька не в силах одолеть? Ведь он тоже предлагал котельщикам построить вблизи цеха голубятню. Голубь что воробей — птица неприхотливая, наверняка прижилась бы в заводе, и все были за, но до сих пор вместо сизарей да турманов одни лишь разговоры.
Ленька, упиваясь счастьем общения с питомцами, все Говорил и говорил без умолку. Васька же хмуро помалкивал. Неукротимый дух соперничества жег ему грудь, терзал сердце обидой и жалостью к себе.
— Может, к нам домой зайдем? — предложил Ленька.
Ваське хотелось побыть наедине с самим собой, со своими путано-расхристанными мыслями. Хотя нет! У него есть Зося. Ей он может поверить самое сокровенное, ей он может рассказать все, посоветоваться... Вот сейчас придет домой, переоденется и к ней—в тихий, светлый от цветущего жасмина переулок за станцией.
— В следующий раз,— Васька протянул руку.
На чистое, с румяными яблоками щек лицо Леньки будто тень набежала, потускнел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60