— Приходи завтра на это место,— будто поддавшись его восторгу, звонко сказала она, и Васька впервые увидел в ее глазах нежно-веселые искорки-игринки.— Ну, но сколько? В семь часов устраивает? — И уже взявшись за ручку калитки, порывисто обернулась.— Как величать тебя? Васькой? Ну что ж, Васька так Васька... Л меня Зоссй зовут. Зосей Птаховской...
От частых ветвей переулок за станцией был разрисован узорными тенями. В его светло-зеленой тишине Васькины каблуки стучали по кирпичному тротуару, розовому, в елочку, будто паркетному, вызывающе радостно. Горело тихое солнце на невысоком фиалковом небе. Его тонкие мохнатые лучи грели маленького взъерошенного воробья на заборе. Все было удивительно простым и в то же время необычным...
Еще возвращаясь от Зоси, торопясь домой, чтоб на скамейке в безмолвии вишневого сада обстоятельно обдумать все произошедшее с ним, Васька размышлял о том, что хорошо бы завтра поменьше вкалывать на работе. Чтоб выглядеть поприличнее — свежим и бодрым.
И смелее, конечно, А то, вишь, что говорит: трусливый небось. Ну это мы еще посмотрим, Зося.
Зося... Имя-то, как и она сама, необыкновенное. Польское, что ли? Главное — красивое. И фамилия тоже — Птаховская...
Однако мысль долго не задерживалась на таких пустяках, как имя, фамилия, а тревожно суетилась вокруг завтрашней работы. Хоть бы обошлось без электросварки. А то нахватаешься «зайчиков» и заявишься на свидание с глазами, красными, как у белого кролика.
Ночью Васька спал беспокойно, урывками. Больше ворочался и вздыхал: не сон, а мука. В цех прибежал как никогда — позже всех, перед самым гудком. И от ребят с огорчением узнал: агломерационный цех встал на плановый ремонт.
От этой новости Мотыль сморщился, будто ему наступили на мозоль. Мамлюк деловито сплюнул. Мышка тихонько присвистнул: чего-чего, а пыли вдоволь наглотаешься. Антрацит вздохнул: сегодня достанется.
Три засыпных бункера, в которых должна была меняться броня, находились на четвертом этаже, самом пыльном и жарком. Здесь под высокой температурой коксовая мелочь и отсев железной руды спекались в литой агломерат. Они высыпались из бункеров на непрерывно движущийся колосниковый конвейер, который еще со вчерашнего вечера был остановлен для остывания.
Как только ремонтники ступили на этаж, с пола, со стен, с коробок передач начала подниматься пыль. Ее серые вихри срывались от малейших толчков.
— Вызвать бы санитарную инспекцию! Тут нельзя работать! — взвыл Мамлюк.
— Если это не ад, тогда где же он? — поддержал его Мотыль.
— Ладно,— спокойно сказал Толяна.— Пыль — не смертельно. Зато начальства меньше будет... Мышка! — приказал он Косте.— Спускайся вниз! Будешь помогать в заготовке брони.
Благодарный Костя проворно обежал бункер и прошмыгнул к лестнице, откуда поднимались на этаж новые и новые бригады. Минут через десять пыль достигла такой густоты, что стало темно, как ночью. Голоса с трудом пробивались сквозь сухую серо-рыжую массу.
— Антрацит,— позвал Толяна,— полезай-ка в бункер, осмотри броню, замерь ее.
Антрацит, втайне надеявшийся, что именно ему поручат спуститься на цеховое подворье заготавливать новую броню, охотно полез замерять старую. В последний момент, уже направляясь к бункеру, Антрацит вдруг заметил, что Мамлюк, раскатав провод электросварки, пытается скрыться: видите ли, сварка пока не нужна,— и начальственным тоном потребовал:
— Мамлюк! Куда намылился? Ребятам будешь помогать!
— Без меня справитесь!
— Мамлюк! — Антрацит сделал страшные глаза. Но Мамлюк окрысился: тоже мне начальство нашлось, а говорили, здесь не будет.
— Чего тебе надо? Я иду звать автогенщика. И без лазания в бункер зияю, что каждая накладка весит не меньше полу тонны н ее необходимо резать на куски. Понял?
— Я-то понял,— не унимался Антрацит.— Я тебя давно уже понял. Все стараешься на чужом горбу в рай въехать?
— Мотыль! И ты, Вась-Вась, полезайте с Антрацитом,— вмешался Толяна.— Мамлюк, никуда не уходи! Посмотрим, что к чему. Может, кое-где придется сваркой резать.
Страсти улеглись. Мамлюк уныло вернулся на свое место у бункера и демонстративно уселся на сварочный аппарат: в конце концов он не котельщик.
От ударов по железу потекли шумные пылепады. В бункере, куда Васька влез следом за Мотылем, было душно и черно. Антрацит крикнул, чтоб подали сюда переносную лампу.
Чахоточная лампочка слабо осветила бункер, источенные куски брони, едва державшиеся на изломанных болтах. Кое-где броня была приварена к корпусу.
— Вась-Вась! — позвал Толяна.
— Чего?
— Ты жив?... Вылазь оттуда! И ты, Мотыль, вылазь!
Вылезая из бункера, Васька так стукнулся головой о тяжелый выступ, что ясно почувствовал, как боль отозвалась в пятках.
Толяна подхватил под мышки показавшегося Ваську.
— Ну как?—и видя, что Васька молчит, захохотал.— Это еще ничего! Жить можно! — И сам полез в отверстие, из которого только что вытащил Ваську.
Мамлюк, глядя на Ваську, сочувственно помадкивал: если здесь дышать нечем, то что говорить о бункере. А ведь наверняка Толяна заставит и его полезть туда.
— Будем резать обшивку на небольшие куски и спускать их вниз,— сказал Толяна, вернувшись.— А новую пропустим через верх бункера... Мамлюк, тебе сегодня придется попахать.
— Всегда готов,— уныло произнес тот и обиженно хлопнул ресницами, поседевшими от пыли.
— А я пошел за бензорезчиком,— бросил Толяна.— Антрацит, ты разметил дыры для прорезки?
— Разметил,— глаза Антрацита блеснули надеждой: все-таки Толяна должен послать его на свежий воздух подворья заготавливать броню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60