невидимка-шляпа, которую я держал в руке, вырвалась и обратилась в дым, приведший сестру мою в смертельный обморок. Я бросился к ней на помощь, но дым покрыл ее и исчез с нею.
Не можно описать тогдашнего моего смятения и горести. Я проклинал мою невоздержанность, рвал на себе волосы и кричал как сумасшедший.
— Опомнись, — сказал мне пустынник, представший ко мне в то мгновение ока,— твой крик может повергнуть тебя в бедствие: ты зашел во внутренние царские покои посредством невидимости, тебя никто здесь не знает. Увидя тебя, сочтут за злодея, в чем и не можно тебе оправдаться, когда царица их во время прихода твоего пропала: и так ты подвергнешься неизбежной казни. Подай мне перстень и последуй за мною, я проведу тебя в потайные двери.
Я подал ему перстень и предался его водительству.
Не правду ли сказывал я тебе — говорил он мне идучи.— Вот следствие твоего непослушания.
Я просил его, по крайней мере, уведомить меня, что воспоследовало с сестрою моею и жива ли она.
Пустынник мне не хотел ничего сказать о том, а повелел идти в боговещалище и вопросить.
— Может быть, там узнаешь ты желаемое,— сказал он мне и оставил меня в толпе народа на городской площади.
Все сие произошло так скоропостижно, что я почти вмиг лишился сестры, выведен из дворца и потерял из глаз пустынника. Я имел довольное основание думать, что сей почтенный муж изрядный волшебник, но мысль сия не уменьшила причины к горести о судьбе сестры моей.
Алавар нашел меня погруженного в глубокую печаль и спрашивал о причине оной. Я рассказал ему все, что со мною случилось. Он удивлялся, желал разогнать мое уныние и советовал мне последовать наставлению пустынникову о посещении боговещалища.
— Приключения ваши весьма чудны,— говорил он,— все в них чрезъестественно, а потому кто может разверзти мрачность, оные покрывающую, кроме изречения поклоняемого здесь божества? Пойдем в славное сие боговещалище, и если не получим желаемого, по крайней мере, принесем усердные моления к бессмертным, никогда не оставляющим вотще прошения, истекающего от чистого сердца. Положим, что вы ничего не узнаете о Милосвете, но вы можете умягчить гнев небес, если оные чем-либо раздражили, а сие благословит впоследствии ваши искания желаемым успехом.
Я нашел Алаваровы слова справедливыми, и как я и кроме того находил основание верить сказанному пустынником, то, запасшись нужным для жертвоприношения, отправился с моим товарищем ко храму Золотой Бабы.
Храм ее стоял на берегу, орошаемом священными водами реки Буга, воздвигнутый из белого мрамора по еллинскому устроению. Стража препроводила нас к верховному жрецу, и мы приняты были от него весьма ласково. Он, толкуя нам о свойстве божества, которому служил, старался внушить нам благоговение при жертвоприношении, а больше того, выведать причины вопросов, кои мы предложить были намерены. Однако ж я, наслышавшись об обманах, какие в таковых случаях искусные жрецы в других местах употребляют для выманивания у вопрошающих денег, сколько можно старался быть скромнее, ибо мне желалось получить истинный, а не подложный ответ.
Мы отдали жрецу приготовленное к жертвоприношению с прибавлением довольного числа золотых денег для доставления других жертв, если сии не найдет он способными. Щедрость наша была по вкусу предстоятеля богов. Он обещал все приуготовить к восхождению солнца, в каковое время надлежало нам жертвовать, и препроводил нас в богато убранный покой, где мы заснули на великолепных постелях.
Алавар между прочим проведал, что угощения в сем капище не без лицеприимства производятся, но образ подарка жрецам полагает различие в приеме, хотя бы надлежало ожидать противного, в рассуждении того, что пред богами все человеки равны. Я с моей стороны не делал таковых примечаний, для того что имел голову, наполненную печальными рассуждениями о сестре моей.
Едва заря простерла на землю свой багряный блеск, присланный от верховного жреца разбудил нас. Мы отведены были по мраморной и украшенной истуканами лестнице до самых струй священного Буга, в коих по наставлению жреца измылись и оделись в чистые одежды, после чего дожидались восхождения солнца в преддверии храма. При взоре на первые лучи оного услышали мы звук различных музыкальных орудий, коим обыкновенно начиналось жертвоприношение. Двери храма отверзлись, и мы приведены были на средину капища.
Истукан здешнего божества был вылитый из чистого золота, что, может быть, и послужило к прозванию оного Золотою Бабою. Жертва наша по заклании возложена на алтарь и воспалена огнем. Мы пали ниц, как были наставлены, жрец нас покрыл занавесою, окружающею подножие истукана, где пошептом и предложили мы наши вопросы. Когда жертва обратилась в пепел, жрец воздвиг нас и обнадеживал, что жертва наша благоприятна богине и что мы можем уповать на ее покровительство. Вскоре после того весь храм наполнился густым благовонным дымом, так что мы ничего почти видеть не могли. Жрец возгласил нам о присутствии божества и поверг нас тем в священный трепет. Немедленно за тем посреди глубокой тишины пролились к нам слова божественных ответов. Первый касался до меня и был следующего содержания:
— Зелиан, оставь промыслу богов участь сестры твоей. Ты не увидишь ее до времени, в которое объятия родителей ваших заключат тебя. Тогда собственная судьба твоя объяснит твое предопределение. Перстень, который отдал ты пустыннику, достанется на руку будущему супругу сестры твоей. По оному ты его узнаешь некогда, и сей час будет началом прекращения бедствий всего твоего семейства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184