— Король уннов,— сказала ему на то Милосвета,— я вижу, что вы довольно учтивы, однако ж не смею отнести то к вашему нечистосердечию. Победу над сердцем столь великого государя я считаю первым моим благополучием и едва ли не считала бы сию оным, если бив самом деле я была богиня. Но верьте мне, что вы говорите с смертною, и с таковою, коя при всем чаемом другими благополучии своем довольно несчастна. Я знаю, что привело вас к заключению сему то, что я узнала особу вашу, кою чаяли вы быть весьма скрытою. Знайте, что звезда, которую имеете вы на лице вашем, и перстень ваш предуведомили меня о вас, однако ж не спрашивайте у меня более на сие изъяснения, оное не в моей состоит воле; может быть, вы познаете, если не пожалеете трудов. Все, что могу я вам сказать, содержит то только, что от вас зависит овладеть моей судьбою и что сердце мое вам покорится, когда я властна буду оным располагать.
Баламира слова сии привели в великое восхищение. Он снова повергся к ногам Милосветы и повторял клятвы о вечной к ней верности. Но как все сие составляло лишь одну темную для него надежду, просил он объяснения, каким образом может он все познать и в чем должны состоять труды его. Но Милосвета молчала, и по многим убеждениям едва получил он в ответ: «Следуйте на восток и тогда, как совершенно утомитесь, получите объяснение, что вам должно делать...»
— Увы! — вскричала она, произнеся слова сии.— Я дорого плачу за мою нескромность!..
Тогда упала она в обморок; густой дым окружил ее, и чрез несколько мгновений ока не видно стало ни дыма, ни Милосветы.
Король уннов приведен был тем в великий ужас. Происшествие сие казалось ему непонятно, кроме того, что считал себя причиною погибели особы прекраснейшей и коя сердцу его учинилась необходимою. «Ах проклятое любопытство! — вопиял он неоднократно.— Ты причиною, что я лишаюсь Милосветы».
Но одумавшись, рассуждал, что он может еще ее увидеть, если не пожалеет трудов, и что на сей конец следует идти ему на восток. Он действительно пошел в самую ту минуту в определенную страну света, беспрестанно размышляя, что значит его перстень? Кем оный ему дан? Какое он доставит ему благополучие, когда с получением его в первый день лишился он особы, коя навек пленила его душу? А потом, какая бы должна быть судьба царицы дулебов? И в чем состоит ее злосчастие, и по какой причине объяснялась она столь темными выражениями? И наконец, от кого зависит судьба ее, когда она самовластная монархиня народов?..
Но чем больше он рассуждал, тем непонятнее казалось ему его приключение. Иногда он впадал в отчаяние, что Милосветы не увидит вечно, а иногда ободрял себя, что труды его доставят ее ему в объятия, хотя, по-видимому, участвует в сем сила какого-нибудь волшебника. Так, размышляя, шел он, пренебрегая все затруднения.
Чрез несколько дней достиг он в преужасную пустыню. Лучи солнца, ударяя о скалы крутых гор и в преломлении упадая на сухой песок, учиняли воздух в месте оном столь жарким, что почти дышать было не можно. Засохшие травы не приносили ничего удобного в пищу, и вдобавок ко всему, не находилось нигде ни капли воды. Голод и жажда начали преодолевать неутомимо шествующего короля уннов: тщетно старался он ободрить силы свои отдохновением; природа его ослабла. Едва передвигая ноги, добрел он к утесу одной из черного камня состоящей обнаженной горы. Тут упал он почти без чувств, не ожидая ничего, кроме смерти.
«Вот плод моего любопытства,— рассуждал он,— вот все благополучие, обещанное мне от сего перстня. Я умру в сей пустыне и буду добычею хищных тварей».
— Нет, ободрись! — кричал ему неизвестный голос. Баламир поднял голову, осматривался на все стороны,
но не видел ничего, кроме окружающей его пустыни.
— Кто ты? — вопиял он неоднократно. Но голос уже не ответствовал более.
— Кто бы ты ни был,— сказал он наконец,— сжалься над смертным, кончающим дни свои от жажды, дай мне хоть каплю воды.
Пустое только эхо повторяло слова его; голос молчал. Баламир приведен был тем в отчаяние.
— О боги,— вопиял он,— не довольно ли я несчастлив, что умираю в пустыне с голода и жажды, быв самодержцем сильного народа, надлежит еще, чтоб и мечты выводили меня из терпения? Могу ли я ободриться, когда не в силах тронуть ни одним членом!
Сие восклицание его пресечено было великим стуком: гора, у подошвы коей он находился, расселась надвое и, с ужасным шумом раздвинувшись врозь, оказала в себе вход в превеликую пещеру. С одной стороны оной росли плодовитые древеса, а с другой бил вверх источник светлейшими хрусталя водами.
Баламир, приведенный с начала явления сего в страх, ободрился и пополз к источнику. Прохладительные оного воды, утоля пожигающую его жажду, доставили ему столько сил, что он встал на ноги, сорвал несколько зрелых смокв и чрез то совершенно укрепился. Тогда все прелести царицы дулебской, исчезшие пред ожиданием смерти, живо вообразились в его памяти; он вспомнил слова ее, что, когда он совершенно утомится, получит наставление о том, что должно делать ему для приобретения сердца ее.
«Без сомнений, в сей пещере,— думал он,— получу я объяснение о странных моих обстоятельствах. Невозможно, чтоб оная была необитаема. Либо присутствие божества, или сила волшебника принудила гору отверсть мне вход в пещеру, чтоб я вошел в нее и был наставлен».
Сказав сие сам себе, пошел он во внутренность горы.
Шествуя около двух часов по мрачным оборотам пещеры, и по большой части ощупью, ибо редко где впадал в оную слабый свет дневной сквозь расщелины в горе, достиг в некую округлую храмину, освещаемую неугасающею лампадою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184