Не могши из темных слов Зимонии иметь надежды, чтоб я увидел когда-нибудь возлюбленную мою, предался я всей горести моего несчастия. Алцидины прелести и мой проступок, представляясь всегда моим воображениям, наполняли душу мою несказанным мучением. Стенания мои разносились по пустыне, но никто оным не внимал, кроме истерзанного моего сердца. Я шел, не уповая нигде сыскать отрады моим злоключениям, и радовался, помышляя, что наконец достанусь я в добычу лютым зверям, обитающим в местах, кои я проходил.
Все соединилось, чтоб нашел я гроб в сей пустыне: мне встречались страшные змеи; необитаемая страна не доставляла мне пропитания; песчаное дно не представляло ничего ко утолению жажды; я изнурен был голодом, однако ж ни от чего я не погиб. Неизвестная рука меня сохранила, и прежде нежели ожидал, вошел я невзначай в искомую мною пещеру.
Погруженный в мою унылость, я почти наткнулся на утес одной горы, и представьте себе мое удивление, когда я по местоположению узнал самую ту пещеру, в которой воспитывал меня пустынник и которую я бесплодно искал в стране дулебской. То ли, что человек имеет привязанность к местам, в коих воспитан, или надежда узнать что-нибудь о Алциде или о сестре моей доставила мне великую радость о сем открытии.
Я вошел в пещеру, но, кроме некоторых храмин, увидел в ней все противу прежнего переменившимся: не было уже того сада, в каком обитала Милосвета, оный пременился в темную освещаемую уже лампадою храмину, до которой дошел я мрачными закоулками. Однако ж печальные вошедшие тогда в голову мне воображения о сестре моей загладились надеждою, ибо я нашел описанного мне Зимониею очарованного волшебника и ожидал познать от него нечто относящееся к судьбе моей.
Он был немолод, и седая борода покрывала всю грудь его. В руках своих держал он мертвую голову и орошал оную своими слезами. Нашед его в сем положении, не хотел я вдруг к нему показаться, потому что, бывши сам несчастен, считал несправедливостию нарушить подобному мне питаться его горестию: я остановился. Уныние его казалось мало-помалу пременяющимся в отчаяние: он положил голову на возвышенный стол и возопил:
— Боги, чем заслужил я гнев ваш? Презирал ли я когда-нибудь добродетель, и приятное вам человеколюбие не было ли вождем моих действий? Вся вина моя состоит в том, что я по необходимости и защищая сам себя гнал злобного Зловурана, врага вашего и всей природы. За то лишь я утратил навеки мою возлюбленную и вместо божественных прелестей ее должен взирать на сию безобразную кость... О боги, либо вы не внемлете на мир, вами произведенный, или сами вы столько ж злобны, как и мои гонители, когда беззакония и неправды без казни в оном производятся, а добродетели страждут. Есть ли кто-нибудь подобный мне в несчастии?
— Конечно, есть, когда не более,— сказал я, к нему приближась.— Ты видишь во мне живой пример, что можно существовать, утратя все любезнейшее.
После чего рассказал я ему все мое приключение и обстоятельство, принудившее меня искать его плачевного жилища. Я окончил разговор мой словесами утешения, в коих старался ободрить его отчаяние и доказать ему, что несправедливо роптать на бессмертных, когда неизвестно, что злоключения, нам встречающиеся, нейдут ли в нашу пользу.
— Смешно, государь мой,— сказал он мне,— полагать, чтоб справедливо было наказывать невинных: вы не найдете основания, по коим бы приключающиеся в свете бедствия можно было приписать провидению; если оные идут в наказание, невинные под оное не подходят. Если ж для примера прочим одному страдать должно, то я имею причины думать... Однако, не ведая моих приключений, вы не можете никаких делать рассуждений, а я не могу вам открыть о моих бедствиях. Совсем другое обстоятельство с вами: вы заслужили то, что терпите, и мне сверх того известно, что есть вам надежда достигнуть к прежнему еще величайшему счастию, а я оные не знаю... Но мне некогда с вами беседовать, ибо чувства мои измучены, а сердце мое ищет пищи своей в сих страданиях... Примите сей шарик,— сказал он, подавая мне его,— вышед из сей пещеры, бросьте оный и последуйте его стремлению. Где он остановится, там коснитесь вы к нему кошельком, который дан вам от Зимонии. В одно мгновение ока увидите вы на месте том преогромный замок, наполненный всеми потребностями и множеством служителей. Обитайте в нем и неистойшмый ваш кошелек употребите для странноприимства ихрделания помощи всем к вам прибегающим. Вы не должны никому отказывать, какую бы кто сумму денег от вас ни потребовал; но и никого не допускать к себе, пока не взято будет с каждого, желающего вас видеть, клятвенное обещание не сказывать никому, что имя ваше ему известно и что он у вас был. Без сомнения, обстоятельства сии должны показаться вам смешными, но в них заключается избавление Алциды, ваших родителей и других многих. Когда между приходящими к вам странниками предстанет имеющий на руке тот перстень, который вы носили на руке во дворце дулебском, сие будет началом к приближению вашего счастия. Сей человек, без сомнения, будет любопытствовать узнать о ваших приключениях, но опасайтесь открыть ему оные, пока не принесет он вам известия об одном сапожнике, не могущем продолжать своей работы за жестокою случающеюся ему рвотою, от чего оная ему бывает. Со временем вы проведаете, где обитает сей сапожник. Сохраните все, что я вам ни сказал; в прочем малейшее нарушение сего продлит ваши злоключения. Если объявите вы свою повесть человеку, имеющему на руке перстень, вы учините чрез то помешательство в его действиях, клонящихся в собственную вашу пользу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184