И что заключит народ, видящий в тебе бога, познав наконец лишь слабейшего смертного? Что помыслит он, увидя, что тот, от коего ожидают управления своего целые народы, не может управлять одним собою?
Сначала Буйслав принимал советы мои с великою благодарностью, вскоре затем слушал он их уже с немалою холодностью, а потом явно запретил мне говорить, кроме о делах по моему чину. Но я никогда не мог преодолеть моего к нему усердия и в воззрении на сие самого себя считал за ничто.
Буйслав скоро вошел во вкус, он делался всё на меннее, уверовал, что льстецы его — вещь нужная, а прочие подданные — только побочная. Заслуженные воена чальники отставлены без награждения; места градоначальников достались за умеренный откуп, заплаченный любовницам княжеских наперсников; казна государственная истощена на украшение серальских прихотей, и воины не получали уже жалованья. Роптание начиналось, надлежало войскам удовлетворить, и наложили новые по дати; оные тягостны были для земледельцев; сии оставляли жилище, пашни заросли тернием, и все дороги сделались опасны от разбоев. Видя гибель государства, сколько раз почитал я долгом звания моего представлять все пути, к оному ведущие, и со слезами просить моего князя установить лучшим употреблением скиптра колеблющийся его престол. Но какой ответ получил я за мое чистосердечие?
— Знаешь ли ты, дерзкий, — сказано мне,—что под данные никогда не подают наставления своим повели телям? Не осмеливайся никогда пред меня являться и исполняй по моим указам.
Нечего мне было больше делать, как скрыть прискорбие мое внутри души моей и исправлять тайным образом погрешности сего несчастного государя во всех тех случаях, где только мог я оные удерживать. Но мог ли я ускорять выдумывать невинные хитрости, чтоб упредить великость нестроений? Буйславом управляли порочнейшие люди обоих полов; он слепо следовал лукавым их представлениям, а они уверяли его, что он может делать все, не давая никому в том отчета. Таковое расположение не могло надолго остаться без своих следствий всеобщий бунт готов был покрыть кровию всю цветущую область полянскую, и один случай открыл оный в сто лице.
Подумайте, от какой малости учинилось начало сего великого пожара, который утушен только моим усердием Постельная собачка княжеской наложницы выбежала на улицу. Сын великого казначея проезжал тогда мимо, и лошадь его раздавила оную. Увидели сие, понесли мертвую собачку к ее госпоже и объявили, что оное воспо следовало от небрежения или намерения того, кто на лошади ехал. Она не могла узнать о сем, не упавши в обморок, и пришла в себя затем, чтоб просить отмщения оказавшему ей толь несносную обиду. Прибавлено к тому несколько поклепов, относящихся к оскорблению величества, а сего и довольно было к воспалению гнева гордого монарха. Виновный взят под стражу и осужден на смерть. Я, узнав про сие, в ужасе прибежал к Буйславу, последуемый отцом несчастного. Сей упал к ногам его и в рыданиях не мог произнесть, как только сии краткие слова:
— Пощади, государь, дни верного раба твоего, он умрет в своем сыне.
А я, с моей стороны, говорил все, что могло бы подвигнуть и каменное сердце к состраданию, выражал, что человек, которого он делает бесчадным, покрыт ранами, одолжившими отечество, и что самый сей мнимый оскорбитель княжеского величества двоекратно спас жизнь княжеского человечества, когда оно готово было сию потерять в войне с аланами, при покойном отце его; что никогда не надлежит осуждать человека по одним доносам, поколь не исследована истина преступления; и что мера заслуг и мера погрешности долженствуют очень верно быть весимы, и верный раб не прежде учинится злодеем, разве пороки перетянут заслуги.
— Дерзкий раб!— ответствовано мне.— Ты раскаешься в смелости учить меня. Может ли укорять подданный монарха? Злодей, коему определил я казнь, не должен забывать, что он подданный; он, спасши меня некогда, исполнил свою должность, теперь он преступник, и как за исполнение должности нет платы, так за преступление казнь неминуема. А тебе я покажу, что я твой государь, а не ученик.
Он велел меня отвести в темницу, и я не ждал, кроме смерти; однако ж оная была мне не толь ужасна, когда воображал, что я умираю за любовь к отечеству и к моему монарху.
Между тем повелено ускорить казнью осужденного; великий казначей был вытолкан из дворца в шею и, возвращаясь со стыдом и отчаянием, увидел, что сына его ведут на эшафот. Отчаяние его превратилось в бешенство; он вырвал сына из рук палачей, изрубил тех, кои противились, и умел страже и собранному народу доказать неправосудие Буйславово и тиранское его правление так ясно, что бунт начался в одно мгновение, а особливо когда узнали, что и я посажен в темницу: я имел счастие, что меня любили все.
Простой народ весьма склонен к возмущению, если получит побуждение: всяк бежал к оружию, всяк призывал к защищению отечества, а другие, и не зная совсем зачем, присоединялись к крику: «Да погибнет тиран!» — и бежали убивать всех неединомысленных. Начальник бунта с избавленным сыном своим, пользуясь смятением, нашли случай уйти из отечества; мятежники остались без предводителя, они только окружили дворец и прислали вывесть меня из тюрьмы, чая, что я, конечно, приму над ними начальство.
Вдруг стали ломать двери темничные с великим криком; я уразумел, чему быть должно, но не ведал, что начать. Мне не дали размышлять, двери выбили и, подхватя меня под руки, повели ко дворцу, восклицая беспрестанно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184