Мак подошел к нему сзади, положил руку на плечо. Крылечко
поднимало их на полметра над притихшей тол пой.
- Ребята! Мы ничего не хотели вам говорить, пока гости не
убрались, боялись, вы их тогда живыми не выпустите! - крикнул в толпу
Мак. - Этот мордоворот приезжал, чтобы толкнуть Лондона на
предательство. Лондону посулили постоянную работу, а вас бы еще раз
оставили в дураках.
Толпа зароптала, зарычала по-звериному. Мак поднял руку - Обождите
чуток, сейчас не время яриться. Просто крепко запомните: Лондона хотели
подкупить, да не смогли. А теперь помолчите, дайте сказать. Отсюда нам
пора выбираться. У нас есть место на одной ферме. И переехать нам нужно
организованно. Только при строжайшей дисциплине можно чего-то добиться.
И дисциплина эта для всех и каждого. У кого есть машины, сажайте
женщин, детей, грузите то, что вручную не дотащить. Остальные пойдут
пешком. Вести себя прилично, ничего на пути не ломать. Держаться всем
вместе. Итак, собирайтесь в дорогу, а Лондон пока с комитетом
потолкует.
Не успел он договорить, толпа заволновалась. Всколыхнулись крики,
смех; люди забегали, засуетились. Какая-то бесовская, неуемная страсть
овладела ими. И смеялись они недобрым смехом. Разбежавшись по
клетушкам, собирали пожитки, вытаскивали, бросали прямо на землю:
котелки, чайники, одеяла, узлы с одеждой. Женщины выкатывали детские
коляски. Шестеро комитетчиков с трудом протолкались к двери Лондона.
Солнце уже выглянуло из-за деревьев, и сразу потеплело. За бараком
заурчализакашляли старые машины. Застучал молоток - кое-кто грузил вещи
в ящики. Суета была неописуемая: люди бегали туда-сюда, на бегу
перебрасывались словом, вспыхивали быстрые споры, каждому не терпелось
высказать и свое суждение.
Впустив шестерых, Лондон плотно прикрыл дверь, чтобы не мешал шум.
Члены комитета держались молчаливо, с достоинством, сознавая свою
важность. Они расселись на ящики и с серьезным видом уставились на
стены. Начал Мак.
- Не возражаешь, Лондон, если я с ребятами потолкую?
- Валяй, чего там!
- Не подумайте, что я так и норовлю быть в каждой бочке затычкой,
просто хотел коекаким опытом поделиться. Доводилось в переделки
попадать, мог бы рассказать, где и когда не заладится, как лучше в
трудные минуты держаться.
Один из шестерых кивнул.
- Говори, слушаем тебя.
- Ну, так вот. Сейчас вы загорелись, вам и удержу нет. Это беда
всех нас, работяг: то кипим, прямо на части рвемся, а через минуту -
глядь, уже остыли, ледком подернулись. Значит, кипеть нам ни к чему да
и леденеть не след. И вот что я предлагаю. Вы над моим предложением
покумекаете, захотите - на общее голосование по ставьте. Почти все
забастовки плохо кончаются из-за то го, что нет дисциплины. А если
разбить всех на отряды, в каждом выбрать командира и чтоб он за своих
людей отвечал, тогда б нам работалось легче.
Один из комитетчиков сказал:
- Многие армию прошли. И армейские порядки им вряд ли по душе.
- Их можно понять! На войне они бились за чужие интересы. Да и
офицеры им обуза. А вот если б они их сами выбирали да за свое дело
сражались, по-другому бы относились.
- Да они вообще ни о каких командирах и слышать не захотят!
- И все ж без командиров не обойтись. С нами в два счета
разделаются, если у нас не будет дисциплины. А не понравится один
командир, пусть "разжалуют" его и вы берут другого. Им это придется по
душе. Потом над каждой сотней должен стоять начальник, а над ними всеми
вроде как главнокомандующий. Обмозгуйте, ребята, мое предложение. Часа
через два будет большое собрание, и у нас уже должен быть план действий.
Лондон поскреб лысину.
- На словах вроде хорошо получается. Увижу Дейкина - потолкуем с
ним об этом.
- Вот и ладно, - заключил Мак. - А сейчас за работу. Джим, ты
остаешься при мне.
- Так дай и мне какую-нибудь работу.
- Будешь при мне, сказал! В любую минуту можешь понадобиться.

8
С трех сторон участок в пять акров на ферме Андерсона был окружен
старыми тенистыми яблонями. С четвертой он примыкал к узкой и пыльной
проселочной дороге. Люди прибывали группами, смеясь, перекликаясь, их
уже ждала размеченная для лагеря площадка. Воткнутые в рыхлую землю
колышки обозначали будущие палаточные "улицы". Всего таких улиц пять,
вдоль дороги, в конце каждой вырыта глубокая яма для уборной.
Перед тем, как разбивать палатки, провели собрание: избрали
Дейкина председателем, утвердили комитет. Предложили людям образовать
отряды, и мысль эта понравилась.
Едва-едва начали работать, как появились пять полицейских
мотоциклов, остановились на дороге. Полицейские вышли и, привалившись к
своим машинам, стали наблюдать за происходящим: как ставили палатки,
натягивали тенты. Командовал вездесущий грустноглазый доктор Бертон. На
обочине стояло не меньше сотни допотопных машин, грозно нацелив фары на
дорогу: и старинные "форды" с проплешинами на сиденьях; и дряхлые
"гудзоны", стреляющие точно пулемет, когда их заводили. Они выстроились
как солдаты-ветераны, встретившиеся после разлуки. На фланге командиром
высился грузовик-"шевроле" Дейкина, сияющий чистотой и новизной. Из
всех машин лишь он был в хорошем состоянии. И всякий раз, обходя лагерь
в окружении комитетчиков, хозяин старался не вы пускать из поля зрения
свое сокровище. Говорил ли он, выслушивал ли кого, холодный, уклончивый
взгляд неизменно нашаривал сверкающий зеленой краской грузовичок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91