Взгляд черных
глаз проницателен и быстр, не задерживается: с Джима на календарь на
стене, тотчас же - на будильник и опять - на Джима. Крупный, сужающийся
к кончику, нос. Губы, очевидно, некогда полные и добрые, из-за
давнишней привычки собрались в тугой морщинистый узелок. Человек этот
вряд ли был старше сорока, однако на лице глубокими бороздами
запечатлелись стойкость и непреклонность. Руки так же подвижны, как и
глаза: большие, даже чрезмерно большие кисти, длинные пальцы с
плоскими, "лопаточкой", ногтями. Руки бегали по столу, точно у слепца:
трогали бумаги, ощупывали край стола, перебирали пуговицы на жилете. Он
потянулся к электрической плитке, выдернул шнур из розетки.
Джим тихо прикрыл за собой дверь и подошел к столу.
- Мне велели прийти сюда.
Человечек вдруг поднялся, резко протянул правую руку.
- Меня зовут Гарри Нилсон. Вот ваше заявление.
Джим пожал ему руку.
- Присаживайтесь, Джим,-нарочито спокойно сказал человечек.
Джим подвинул свободный стул и присел к столу. Гарри открыл ящик
стола, достал початый пакет молока в нем спичками были проделаны две
дырки, - сахарницу и две глиняные кружки.
- Кофе выпьете?
- С удовольствием.
Нилсон разлил черный кофе по кружкам и заговорил.
- Над заявлениями мы работаем так: его рассматривает комиссия по
приему, а мне нужно сначала с вами поговорить и доложить на комиссии.
Комиссия обсуждает мое мнение и выносит его на всеобщее голосование.
Поэтому не обижайтесь, если буду "копать" глубоко. Обязан. Он налил
себе молока, взглянул на Джима, и в глазах мелькнула улыбка.
- Что да как, я знаю, - сказал Джим. - К вам, говорят, труднее
попасть, чем в самый престижный клуб.
- А что нам остается! - он сунул Джиму сахарницу и ошарашил
вопросом. - А почему вы хотите вступить в партию?
Лицо у Джима напряглось; размешивая кофе, он обдумывал ответ.
Потупившись, проговорил:
- Ну... если по мелочам, так много причин наберется. А главное -
вся моя семья крепко пострадала от этого строя. Старику моему, отцу то
есть, уж так досталось во всяких там рабочих передрягах, что у него с
головой плохо сделалось. Взбрело ему в голову, дескать, неплохо бы
скотобойню, где работал, взорвать. Ну и получил заряд дроби в грудь от
усмирителей.
- Ваш отец - Рой Нолан? - перебил его Гарри.
- Ну да. Убили его три года назад.
- Вот досада! Ведь он был силачом, каких по всей стране не
сыскать. Мог, говорят, пятерых легавых голыми руками уложить.
- Может, оно и так, - усмехнулся Джим, - только всякий раз ему
попадалось шестеро. И они его до полусмерти избивали. Придет, бывало,
домой, весь в крови. Сядет у плиты на кухне, и лучше его не трогать.
Слова не скажи! Расплачется. Мать его потом моет, а он белугой ревет. -
Джим помолчал. - Работал-то он за двоих на бойне. Чтоб не ослабеть,
даже кровь свежую пил.
Нилсон быстро взглянул на Джима и тут же отвел взгляд. Согнул
уголок листа с заявлением, примял его ногтем большого пальца.
- А мать у вас жива? - тихо спросил он.
- Месяц назад умерла, - глаза у Джима сузились. Я в тюрьме сидел.
Месяц дали за бродяжничество. Там и сообщили, что она при смерти.
Отпустили домой под конвоем. Что с ней случилось, так и не узнал.
Молчала в свои последние минуты. Она у меня католичка, а отец ее в
церковь-то не пускал. Терпеть не мог церковь. И мать лежит и на меня
смотрит. Я говорю, может, тебе священника? Молчит, смотрит на меня, и
все тут. Утром, часа в четыре, умерла. А посмотреть - как живая лежит.
На похороны я даже и не просился. Все равно бы не пустили. Помоему, ей
уже все равно было, в рай ли, в ад попадет.
Гарри нервно вздрогнул.
- Допивайте кофе и наливайте еще. А то прямо на ходу спите. Ничего
такого не принимали?
- Это вы насчет травки какой? Нет, не балуюсь. Пить и то не пью.
Нилсон достал листок бумаги, что-то записал.
- А как вышло, что вас за бродяжничество посадили?
Джим горячо заговорил:
- Я работал в универмаге Талмана. Заведовал упаковочным отделом.
Как-то вечером ходил в кино, и на обратном пути смотрю - на площади
Линкольна толпа. Остановился, дай, думаю, посмотрю, в чем дело. В
середине сквера - мужик какой-то говорит. Я рядом с памятником сенатору
Моргану стоял, ну и взобрался на пьедестал, чтоб виднее было. Слышу -
сирена. А впереди - блюстители порядка. Тех, что сзади подоспели, я и
не увидел; один как хряснет меня по затылку! Пришел в себя, а мне уж
бродяжничество припаяли. А я после того удара долго опомниться не мог,
будто пьяный ходил. Вот сюда он мне вмазал, - и приложил ладонь к
основанию затылка. - Уж я им толковал, никакой я не бродяга, говорю, у
меня работа есть, позвоните мистеру Уэббу, говорю, он директор
талмановского универмага. Ну, они и позвонили. Уэбб спросил, где меня
задержали, а сержант ему: "На митинге красных". Уэбб - на попятный,
говорит, знать такого не знаю. Так, ни за что ни про что за решетку и
угодил.
Нилсон снова включил электроплитку. В кофейнике забулькало.
- Вы и сейчас, Джим, словно пьяный. Что с вами?
- Сам не знаю. Будто я уже умер. Все в прошлом, все позади. Перед
тем, как к вам прийти, съехал с квартиры, что снимал. Съехал, хоть еще
за неделю вперед уплачено. Не хочу больше никаких ночлежек. Хочу раз и
навсегда с этим покончить.
Нилсон вновь наполнил чашки.
- Вот что, Джим. Дай-ка я обрисую, что такое быть членом партии.
Каждое решение ставится на всеобщее голосование, и ты можешь
голосовать, но коль скоро решение принято, подчиняться нужно
безоговорочно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91