Да, существовали границы его власти и величию, аминь. Да, «воплотил не все свои мечты». В узко ограниченном пространстве, куда ни посмотришь, встречалось более чем достаточно такого, чего быть не должно ии сегодня, ни завтра, ни, верно, послезавтра. Если имелась воля, то недоставало сил или они иссякали в неоднократных попытках превратить этот мир в лучший из миров, как в великом, так и в малом. Или случалось, что один кирпич добавляли, а другой вываливался; или встречались субъекты, которые работали руками лишь для оваций, рукоплеща самим себе и своим успехам, хотя каждую минуту столько оставалось незавершенного.
Было время, когда зсе казалось возможным. «Каждая кухарка должна научиться управлять государством»,— сказал Ленин. Кое-кто думал: последние станут первыми... Нет. деление на высшие и низшие исчезло. От самого человека теперь зависело возможно большему научиться и возможно больше сделать, происхождение, унаследованные поместья или продажные должности не давали никаких преимуществ. С помощью процессов над нацистскими преступниками, отчуждения частной собственности и новых школьных учителей прошлое было преодолено, в счет шло только настоящее и уже нарождающееся будущее — озаренные солнцем нивы братской справедливости и вечного мира, награда за все труды и лишения, манящая цель.
А тут на тебе: мертвые рыбы и живые люди, не знающие, что друг другу посоветовать. Перессорившаяся, примолкшая деревня. Соседи, которые вместе охотятся на
1 Гёте. «Прометей», перевод В. Левина.
кротов, но молча глядят друг на друга через забор, поскольку не знают, что сказать о важнейшем и первоочередном: окружающей их в озерах рыбе и рыбоводстве, Феликсе и Хинце, Бёнише и Пьетке, Эрлере и молодых парнях, которые уже вовсе перестали понимать, что здесь происходит, и заливали свое возмущение спиртным.
Чудес не бывает. Нет богов, которые спустились бы с небес и навели бы порядок. Нет «конечного вывода мудрости земной»1. Никто не дергает нитей и не заставляет марионеток изящно танцевать. Нигде ничто само собой не делается, ни плохое, весьма редко посредственное и уж никогда — хорошее. Равнодушие, кладбищенский покой и работа по старинке, словом, все пущено на «самотек». Председатель ведь как-никак председатель, а члены кооператива проголосовали, когда уже было сказано решающее слово: выговор, освобождение от должности, возмещение убытков и еше многое другое. Для вышестоящих организаций спорными были только отдельные несущественные детали, как-то: решение супругов, кому оставаться дома для ухода за больным ребенком,— но что это меняло? Кто ответствен, того и привлекли к ответственности. Точка.
Однако предписанное спокойствие, чем дольше оно длилось, многих лишило покоя. И у тех, в ком пробуждалась совесть, развязался язык. Заговорили об общей ответственности, а затем об общей вине всех причастных. Чрезмерно суровый приговор одному поневоле заставил обратить внимание на других. Так быстро и решительно, как была закопана рыба, а Феликс признан виновным, нельзя было расправиться с людской памятью. Не все причины и основания, повлекшие за собой катастрофу, были названы. С полдюжины ученых еще бились над разгадкой непонятной гибели рыбы, предполагали всевозможные заболевания, неизвестные до сих пор эпизоотии, ничто не было полностью исследовано, никакие окончательные выводы не сделаны. Необходимо было провести новые экспертизы и представить результаты контрэкспертиз контрэксперту. Один из профессоров уже считал, что напал на след нового вируса, по его указанию погибших карпов вырыли и исследовали в лаборатории, исследованы были даже водяные блохи и улитки из Голубого озера.
1 Гёте. «Фауст», перевод А. Холодковского.
Даже самый что ни есть обыкновенный чирей,— сказал на это старый рыбак,— скорее приметит тот, у кого он на заду вскочит.
Однако Хииц остался, а Феликс ушел. Пьетка наравне с Хинцем продолжал править кооперативом. Бё-ниш снял самый большой урожай спаржи в районе, купил себе импортную машину, построил гараж и зимний сад, где выращивал экзотические растения, даже бананы и апельсины. Никогда еще ни один ученый-рыбовод так не преуспевал на здешней песчаной почве. Феликс говорил об этом с восхищением и временами только сожалел, что когда-то отгородил себе такой маленький участок, наполовину камыш и прибрежный ил, а в остальной части битый кирпич, так что, с трудом привозя на тележке землю, удавалось разбить грядки для овощей, о спарже нечего было и думать.
А дядя Ганс? Он думал о том, что было бы, если б он действительно достиг последней границы, откуда нет дальше пути? Конца, последней точки, последнего часа? Не только рыбам грозят катастрофы, для каждого человека внезапная смерть — тоже одна из многих реальных возможностей. Мучило, что столько останется недоделанным. Но одна мысль его испугала: мальчик в соседней комнате, которому он, быть может, не успеет даже ничего крикнуть, если внезапно наступит конец. «Ступай к Феликсу»,— сказал бы он, но тут же, едва прошептав, понял, что и это не нужно. Мальчик на миг перепугается, а затем и без того сам побежит к соседям, за помощью, за привычным порядком, спокойствием и миром — как это само собой разумелось в случае смерти деда. А если он будет жив?
22
Ловить древесных лягушек — вот что предстояло в это утро,
— Эти зеленые «попрыгушки» попадаются все реже,— сказал Феликс.
Он с дядей Гансом и детьми отправился к Голубому озеру, к лугу, окруженному молодым березняком. Прошлым летом, когда мастерили сетные садки и запускали туда из бочек крохотных карпов, там были гнезда аистов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91