— Я все это ненавижу,— кричала она Флеммингу.— Все, и себя тоже!
Да, она ненавидела, потому что любила. И не знала, как ей поступить. Никому не доверяла, покинула любимый нелюбимый город, вскочила в поезд, который, казалось ей, увезет ее куда-то в более гостеприимные края, как улетели однажды птицы, что взметнулись из соседних садов и целеустремленно подались к свету и теплу.
Зандберг называлась первая станция, единственная, которую она знала. Несколько дней сажала она анютины глазки, помидоры, цветную капусту и кольраби, а по ночам слушала пенье соловьев.
— Бог мой,— сказала она своим хозяевам,— как у вас хорошо, как хотелось бы мне остаться, на колени
опуститься перед всей этой зеленью и цветами, которые я охотнее всего выкопала бы и посадила, где мне их недостает.
Не помня себя, Вера выбежала из дому и скрылась в оранжерее, трепетно ожидая чего-то, вслушиваясь, пока слепой садовод не пришел, и, наткнувшись на нее, не опустился рядом с ней, и не заговорил о растениях, которые еще надо посадить завтра, послезавтра.
— Плодородная земля,— сказал он,— это единственное, на что можно положиться и что нам остается.
— Да,— ответила Вера,— да, да.
Она это очень хорошо знала, она опять внимательно слушала последние известия и читала газеты. А через три-четыре дня она вернулась в Дрезден. Зная адрес, где жила семья Ганса, она ждала там, пока не увидела его сына у дверей дома. Он был здоров, этакий крепкий мальчуган, как ей показалось. Он пробежал мимо нее в двух-трех шагах, и ей пришлось собрать все свои силы, чтобы не броситься за ним, не обнять его, самое дорогое и самое роковое существо в этом мире для нее и для человека, которого она и любила, и ненавидела, потому что все так сложилось.
13
На троицу неожиданно приехал Верин брат. Он напрасно ждал писем и на неоднократные напоминания не получил ни разу ответа, тогда он, не долго думая, отправился в путь и, поблуждав по городу, все-таки нашел Веру. Казалось, он приехал очень вовремя, чтобы помочь сестре наконец-то переключиться на другие мысли и заставить ее бывать среди людей. Она давно уже не выходила из дома, ничего не ела, почти не спала. Только открытые книги лежали повсюду в комнате, не те, что нужны были для занятий, а детективы и приключения, местом действия которых были все страны мира.
— Ты слишком молод и не понимаешь этого,— сказала она брату, когда он с удивлением поглядывал вокруг.— Мне тоже объяснили, что я многого еще не понимаю,— усмехаясь, добавила она примирительно.— Мало-помалу входишь в года, а это имеет свои светлые и темные стороны.
Брат Веры приехал на машине, ярко-красной, подержанной, которую, привлекая всеобщее внимание, поставил внизу у холма. Поначалу Вера отказалась сесть к нему в машину, чтобы не возбуждать интереса, поскольку ее здесь уже все знали.
— Пойдем пешком,— предложила она и поднялась с ним вверх по склону к разрушенным домам в виноградниках, которые, однако, напоминали ей о Гансе и обо всем, что ее угнетало.
— Я устала, да еще эта жара! — простонала Вера и согласилась все-таки проехаться в машине.—Только поезжай скорее, скорее уедем отсюда!
Брат кивнул и сказал:
— Как хорошо, что мы опять понимаем друг друга.
Он и сам любил отчаянно быструю езду и тотчас доказал ей, как хорошо водит эту старую, довоенных времен, машину, в которую сам поставил новый мотор, и с какой скоростью на ней ездит. Опасности при небольшом сравнительно движении на шоссе и в деревнях за холмами подвергались разве что гуси и куры. Редко-редко навстречу им попадалась упряжка лошадей, мотоциклист или грузовик, только один раз пришлось огненно-красному автоветсрану увернуться от пешехода, при этом он покарябал чей-то садовый забор и фонарный столб.
— Кто-то нам кричит,— сказала Вера.
Она убедила брата затормозить и выйти к человеку, стоявшему у ворот и яростно грозившему кулаком. Ничего серьезного, однако, не случилось, на заборе, на столбе и на машине были едва заметные царапины, но крестьянин настаивал на том, что нужно вызвать полицию и возбудить дело о возмещении убытков.
— Сколько же вы хотите? — спросила Вера и протянула ему двадцатимарковую купюру, но резко отвернулась, когда он потребовал вдвое больше и «в западных марках».
Не обращая больше внимания на его крик и угрозу «так дело не оставить», они поехали дальше и попытались спокойно и даже весело говорить о том, что вот уже «Запад» и «Восток» владеют умами всех, вплоть до жителей самой захолустной деревушки.
Брат только смеялся над этим и готов был извинить оравшего крестьянина.
— Ну, это можно пережить, нельзя только, чтобы нас друг от друга оторвали, Вера, нас — нельзя.
К вечеру и в два последующих дня было жарко, как летом, изнурительно жарко и тревожно. Вера с братом
продолжали ездить по красивым окрестностям, останавливались в деревенских гостиницах, оставляли машину в горах и бродили по еловым лесам и по долинам, карабкались на горы, удивлялись, что не устают и, непрерывно что-то друг другу рассказывая, даже не задыхаются.
Вечерами они ходили в театр, потом в ресторан на берегу Эльбы, пили вино, танцевали до поздней ночи, веселились и дурачились. Вера то тихонько мурлыкала, то громко напевала известные мелодии, не пропустила ни одного танго или вальса и, хоть все происходящее представлялось ей фантастическим и чуждым, снова и снова уверяла брата:
— Я так рада, счастлива, словно вырвалась на свободу. Все будет хорошо!
14
На праздники Флемминг уехал к дочери в Штраль-зунд и потому не видел Вериного брата. А Вера не сказала Флеммингу, что брат навещал ее, но готова была к тому, что он о том узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91