открытое пульсирующее сердце, слой тринадцатимиллиметровой толщины, будто разрезанный ножом без того, чтобы кожа пациента была даже поцарапана. Даже рубашки не пришлось расстегивать ему на груди. Не требовалось ни принимать, ни вспрыскивать контрастное вещество или вводить через вены и артерии катетер. Никакого неприятного ощущения, опасности для пациента или неясности при установлении диагноза, и снимок сохранялся, части его могли быть при желании увеличены, левый и правый желудочки, венечные сосуды и мышцы, артерии.
— Вот,— произнес врач, бледный, утомленный бессонной ночью, с трудом владея собой и потрясенный увиденным,— это был тот самый случай, которого всегда опасаешься, но здесь его ни по каким признакам нельзя было распознать: истончение сосудов, струйка крови, крохотное повреждение коронарной артерии, разрыв или опасность разрыва, грозящая, надвигающаяся смерть.
Рентгенолог, венгр, закурил сигарету и, качая головой, поглядел через стеклянную стенку на старика, который словно бы восхищался аппаратом, включавшимся и выключавшимся с едва слышным щелчком.
Бородач уложил дядю Ганса обратно на каталку, подошла сестра и, ни словом не обменявшись с врачом, уже знала, что теперь надлежит делать: медикаменты, в худшем случае морфий, ожидание, несколько ободряющих слов: «Ничего, все обойдется». Вымученная улыбка, какая-то неуловимая поспешность, хотя никакой поспешности тут не требовалось.
— Осторожно! — шепнула она бородачу у двери. Однако сама повезла каталку к лифту, затем на нижнем этаже в палату, предназначенную для инфарктных
больных. Вместе со старшей сестрой — та уже была на месте — они объяснили старику, что необходимы интенсивные методы лечения.
— Для верности, мы хотим действовать наверняка,— все повторяла она.— Кроме того, вам требуется переливание крови а затем покой, для этого мы вас сюда и перевели.
Старик кивнул:
— Что ж, пусть так.
Он не спросил о парне, хотя думал, что вернется в ту же самую палату. Но здесь рядом с тумбочкой не стояло стула, тут был столик с пузырьками и склянками, с потолка свисали капельницы с резиновыми трубками, а стены были заставлены аппаратурой, шкафчиками и полками. Ночная сестра быстрым движением задернула занавески, но в щелку можно было разглядеть туманную утреннюю серость, стену стоявшего напротив дома и водонапорную башню из красного кирпича, а за ней дерево с голым стволом, рассеченным молнией надвое.
Внезапно дядя Ганс вспомнил, что он уже однажды был в этой палате, когда навещал Флемминга.
— Да, да, у Флемминга,— сказал он старшей сестре, которую тоже теперь узнал.— Вы не припоминаете?
Обе сестры были очень заняты; блондинка, наклонившись над ним, возилась с трубками, канюлями, склянками, салфетками и бинтами, но с таким видом, будто это самое обычное дело на свете.
— Пожалуйста, не двигайте рукой и головой,— предупредила его старшая сестра.— Попытайтесь отключиться, ни о чем не думать и спокойно дышать.
Врач, прислонясь к дверному косяку, тихо давал какие-то непонятные указания. Появился и рентгенолог со своим помощником, опять нервно закурил сигарету, но тут же ее погасил и вслед за врачом вошел в палату. Старик повернулся было к ним, хотя обе сестры их загораживали и вновь напомнили, что ему нельзя двигаться.
— Вы должны сказать мне правду,— прошептал дядя Ганс, пытаясь оставаться спокойным и дышать, хотя это и было ему трудно.— Сколько еще? Сколько мне остается времени?
Вливание начало действовать, взволнованный вопрос с минуты на минуту, казалось, забудется. Пульс и сокращения сердца нормальны, установил врач и выслал
из палаты сестер и рентгенологов. Старик лежал с полузакрытыми глазами.
— Спасибо, что вы не ответили на мой вопрос,— сказал он.— Спасибо за все.
17
Непогода, дождь вперемешку со снегом, на дорогах гололедица. Тот, кому не надо было непременно выйти из дома, оставался, где был. Ночная сестра искала парня на четвертом этаже и нашла его спящим в палате, где сначала лежал старик. Со стула он повалился на кровать и лежал там съежившись, упираясь ногами в тумбочку.
Она тихонько подошла, подняла ему ноги на кровать и сняла с него ботинки, но он и не почувствовал. Она тоже валилась с ног от усталости и держалась за стул, не решаясь сесть, потому что ей ни в коем случае нельзя было здесь оставаться и уснуть, а нужно было бодриться и являться полпервому зову врача.
Услышав в коридоре звон посуды, она открыла дверь и попросила санитарку, которую немного знала, принести ей и молодому человеку завтрак.
— С крепким кофе,— добавила она.— Я едва держусь на ногах. В долгу не останусь.
Тут она все-таки присела и поглядела на спящего, который то и дело стонал и вздрагивал, словно видел дурной сон. Она дотронулась до его плеча, но отдернула руку, подумав о том, что ему сказать, когда он проснется. Во всяком случае, ничего, касающегося этой ночи, которая уже почти миновала, но еще не пришла к страшному своему концу.
Когда внесли завтрак, уже один только запах кофе ее подбодрил. Она торопливо сделала несколько глотков, что-то поела и собралась уже идти, а поднос оставить на тумбочке. Но тут парень открыл глаза и удивленно на нее посмотрел.
— Неужели я уснул? — спросил он, опустил ноги с кровати и стал сконфуженно искать свои ботинки.
— Я не хотела вас будить,— ответила она.— Тут кофе, и поешьте чего-нибудь. На улице похолодало.
Он посмотрел на свои часы, потом в окно, на деревья и крыши в вихре дождя и снега.
— Мне давно надо было уйти,— сказал он.— А теперь уже слишком поздно. Можно мне здесь откуда-нибудь позвонить на работу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91