— А правда, что все-все рыбки Феликса умерли и их похоронили в лесу?
Дядя покачал головой, уложил малыша в постель, после чего продолжал свой рассказ.
— Да, вот какая история, просто невероятно,— задумчиво произнес он, снова впадая в сомнения.
Он пожал плечами, удивляясь тому, что так нерешительно и словно бы с высоких идейных позиций говорит о своем ближайшем соседе.
— Хотелось бы довести это дело до благополучного
конца, что мне еще остается на старости лет. Но знаю ли я и узнаю ли когда-нибудь, что тут считать благополучным концом?
2
Сосед его, Феликс Фидлер, много лет назад на Олимпиаде поднялся на пьедестал почета, но простоял он там всего два-три счастливых мгновенья, пока его не постигла беда. Несколько цифр после запятой оказались перепутаны, он съехал на четвертое место и вынужден был спуститься с пьедестала обратно на край бассейна и тем самым на задворки международного спортивного события, чуть ли не в ничто. Он не мог поверить, что должен был сойти оттуда, когда кто-то сказал это ему на незнакомом языке. Лишь когда другой показал ему поднятые вверх четыре пальца, подтолкнул, а потом и потянул его оттуда, до него дошло, какую дьявольскую шутку сыграл с ним секундомер. Занять четвертое место среди сильнейших пловцов мира было не так уж плохо, но как же он мечтал стать первым или уж на худой конец вторым или третьим. Что ни говори, тогда имя его на всю жизнь обрело бы золотой, серебряный или бронзовый блеск, а теперь он так и останется Феликсом, что означает «счастливый», тогда как впредь ему больше подошло бы именоваться «несчастливым».
«Человек не рыба»,—будто бы сказал он, когда его друзья, спортсмены из Ростока, Дрездена и Эрфурта, которые тоже не завоевали лавров, стали его утешать.
Прежде он намного их опережал, теперь бок о бок с ними исчез в субтропической олимпийской ночи. Внешне приключившаяся с ним беда никак на нем не отразилась, ни на руках и силе их мышц, ни тем более на ногах, жилистых и длинных, словно бы целеустремленно избравших путь, впоследствии скрестившийся с путем моего дяди в привлекательной местности возле Зандберга, где случалось всякое, но никогда еще столь необычное, как случившееся с Феликсом.
Первое время Феликс всегда отводил глаза, когда дядя Ганс с ним здоровался, хотя сам же облюбовал это место по соседству и, несмотря на все препоны, добился своего. Это не был участок, предназначенный для застройки, а просто прибрежные заросли, принадлежащие рыболовецкому кооперативу, бездорожная, неосвоенная,
бросовая земля, где требовалось прокладывать свою электрическую линию и долго и упорно рыть, чтобы добраться до питьевой воды. С самого начала Феликсу было забот по горло с постройкой дома, каждая перевозка щебня, цемента, кирпича представляла собой эпопею, строители приходили и уходили, когда им вздумается, дорога была не близкая и к тому же отвратительная. Прежде, чем докрыть крышу, они и вовсе исчезли, прислав счета, которые нагнали на Феликса такой ужас, что он совсем растерялся.
— Что же мне теперь делать? — спрашивал он себя и тут впервые обнаружил поблизости дядю Ганса, который по-дружески посоветовал ему прежде .всего переехать, а остальное по возможности быстро привести в порядок, тогда и для него, и для соседа, который, если потребуется, может ему помочь, все будет под рукой.
— Вы в самом деле так считаете? — спросил Феликс.
Но иного выбора не оставалось, ему надлежало освободить городскую квартиру, поскольку дом, по собственным его расчетам и заверениям, должен был быть давно уже готов. Итак, он с семейством и мебелью перебрался, но, даже на пару с дядей Гансом вколачивая гвозди в крышу, оставался молчаливым и замкнутым, а под конец невнятно пробормотал:
— Большое спасибо. Только как мне с вами рассчитаться, сосед?
Он с грехом пополам обживался в доме, выделил детям угол для игры и в свободные минуты нежничал с женой, но никогда не заигрывал с отпускницами, что время от времени забредали сюда и справлялись «о хорошем месте для купанья».
— Преданная душа, но никак не душа общества,— подшучивала Катя в иные солнечные выходные дни, наблюдая, как Феликс с семейством спасался бегством с берега озера, едва кто-нибудь начинал раздеваться.— Кому же не хочется увидеть вблизи олимпийца?
Постепенно дядя Ганс и Феликс все же стали вступать в разговор. Поначалу молодой человек отвечал на вопросы коротко и отрывисто, а подчас и грубо, смотря по настроению. Обычно он ходил в красной майке с эмблемой «Динамо» и забрызганных краской тренировочных брюках.
— Прежде я был в большом спорте,— объяснил он,— и теперь мне нужно постепенно снижать нагрузки, поэтому я и построил здесь дом, и плавать мне надо бы каждый день.
Однако его никогда нельзя было увидеть в воде, и вообще он весьма критически отзывался о своей карьере.
— Слишком высоко метил и слишком упал, дальше некуда,— говорил он с кривой усмешкой.— А здесь я начну все сначала, и плавать у меня будут рыбы, они лучше к этому приспособлены, чем наш брат.
Такие слова наводили на мысль, что за фасадом соседа кое-что скрыто. Во всяком случае, дядя Ганс был готов к самому неожиданному и некоторое время сдерживал свое любопытство и желание сблизиться. Когда же он в приподнятом новогоднем настроении направился к садовой калитке соседа, запалил в почтовом ящике парочку шутих и закричал «С Новым годом!», Феликс настежь распахнул окно и начал ругаться, совсем как Гётц фон Берлихинген, но только еще громче и еще грубее.
От почтового ящика мало что осталось, но ведь Феликс все равно не получал писем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91