Учения утомляют людей, но, никто не ропщет — впереди ждет Севастополь, брать его надо умеючи.
...Дивизия снова на марше. Антенна, поднятая Геннадием Носковым на самую вершину дерева, дублирует приказание комдива — ускорить темп продвижения. Протяженность ночного броска — семьдесят километров.
Еще до рассвета вторые эшелоны должны занять новые участки перед наступлением. Ближе к стрелковым частям предстоит переместиться и батареям артполка. Но больше всего Тымчика заботит поиск разведчиков. Позавчера в тыл врага была снаряжена поисковая группа. Вернулась ни с чем. Ушла вторая. Как сложатся ее дела? Луна скупо освещает дорогу, но «козлик» бежит ровно, не спотыкается — колея укатана. В одном из подразделений 264-го гвардейского полка, обеспечивающего действия разведчиков, полковника поджидает гвардии капитан Суворов. По его расстроенному виду нетрудно догадаться, что группу постигла неудача.
— Какие потери? — привычно спрашивает комдив.
— Двое не вернулись...
— Доложите подробности.
...Больше часа разведчики утюжили землю. Часто замирали на месте, прислушивались. Уже неподалеку траншея противника, доносится разговор немцев. «Давай, прыгай за мной»,— шепчет Файзиев ползущему сзади бойцу. Метрах в пяти от него кто-то вскрикивает, и над головами повисают осветительные ракеты. Бьют пулеметы. Оставаться на месте — означает положить всю группу. Старший дает сигнал отходить...
— Значит, налегке вернулись? Без «языка» и товарищей? — тон Тымчика не обещает ничего хорошего.— За это судить надо...— Он смотрит в лицо каждому бойцу, а те стоят, опустив головы.— Бросить своих товарищей... Приказываю, пока не рассвело...
Он не заканчивает фразу, ее прерывает шум в дальнем углу траншеи.
— Никак — Федя! — доносится чье-то радостное восклицание.
Хазраткул Файзиев, уставший, передает с рук на руки больного товарища. Он в бессознательном состоянии.
...Услышав крик и хрипение, Файзиев оглянулся и при свете вспыхнувшей ракеты, похожей на изогнутую ветку сирени, заметил лежащего на земле бойца. Тот бился в приступе эпилепсии. И надо же беде случиться в такой неподходящий момент! Обнаруженная противником, группа отходила, но разведчик не мог бросить товарища.
— Правильно поступили, Хазраткул Файзиев! — Кирилл Яковлевич про себя отмечает собранность твар-
дейца, его внутреннюю силу. Ниже среднего роста, щуплый. Брови тонкие и короткие, как тире над черными немигающими глазами. На левой щеке два родимых пятнышка. Улыбка белозубая, приветливая.
Тем временем новичок приходит в себя. Неохотно признается:
— Болезнь на медкомиссии утаил. Думал, пройдет со временем. В разведку хотел. Со мной это редко бывает...
Тымчик минуту-две молчит. Потом выносит свой приговор:
— Пока в медсанбат, а там посмотрим. Но в разведку ходить запрещаю. Там можно не только поиск сорвать, но и похуже бед натворить. Сегодня вернулись без потерь, но ведь и без «языка»!
5 мая передовые батальоны поднимаются в атаку. Артиллерийская и авиационная подготовки сделали свое дело, и пехотинцы с ходу занимают первую и вторую траншеи. Но дальше продвинуться не так легко. Ночью комдив вводит в бой вторые эшелоны полков, но и они успеха не имеют, хотя поднимаются в атаку несколько раз. Утром, правда, противник пятится назад, но недолго. На третий день, вечером, Тымчик докладывает командарму: дивизия несет большие потери в личном составе, выбыли из строя двое командиров полков...
Генерал Захаров сердится:
— Сапун-гора в наших руках! Тридцать второй сделал свое дело. Вся восьмая армия нацелена на Севастополь.— Затем смягчается: — Авиации завтра прибавлю.— И заканчивает: — Сами возьмете Мекензиевы горы или толкачей прислать?
— Справимся сами,— обещает Тымчик. Липецкий сразу звонит в редакцию «дивизионки»:
— Назавтра выпускайте газету с аншлагом: «Даешь Севастополь!»
Борьба за Мекензиевы горы—упорная. Гулкое эхо разрывов, отражаясь от скал, удесятеряет шум боя. Подступы к станции заслоняют дзоты, бронированные
колпаки, пулеметные гнезда. Для ночного обхода нужны смельчаки. И они находятся в 261-м гвардейском. Именно этот полк выбивает врага из траншей, что проходят по горным вершинам. Теперь можно считать, что внешний оборонительный обвод Севастополя прорван. К исходу 8 мая дивизия выходит к Северной бухте. Здесь нет нехоженных троп, но продвижение тем не менее затруднено: что ни шаг, то завалы из камней, щебня, разбитой и сожженной техники.
Комсорг роты автоматчиков Петр Лукьянов осторожно пробирается сквозь эти лабиринты. Время от времени подает руку Алешкину.
Доносится голос Бородулина.
— Слушай, Алешкин. Если что — возьмешь у меня флаг. Под гимнастеркой ношу... Ну, а с тобой случится беда — поднимет комсорг Лукьянов...
«Комсорг роты — не должность, а почетная обязанность,— словно слышит Лукьянов голос гвардии капитана Шабалова.— Обязанность первым подняться в атаку». Он это говорил перед прорывом Ишуньских позиций. Торопил людей за собой .навстречу врагу, да не долго бежал, ранило в ногу. Не щадят себя политработники. Вчера вечером все роты снабдили красными полотнищами. Наказ такой: «Водрузить на самом высоком здании Севастополя!» Теперь вот Бородулин беспокоится, чтобы гвардейцы в пылу атаки не забыли о
важном поручении.
— Будь спокоен! — за всех отвечает Петр Лукьянов.
Рота автоматчиков — всюду первая. Немцы где прорвутся, или надо совершить рейд в тыл противника — сейчас же ставится задача роте автоматчиков. Вот и теперь она там, где всего труднее. Хорошо вооружена, полностью укомплектована людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93